окидывая  растерянным  взором  комнату,
машинально начал покусывать грязный платок, поднесенный к дрожащим губам.
   - Ваше волнение и ужас подтверждают мое грустное открытие, -  продолжал
кардинал, все  более  и  более  торжествуя  от  успеха  своей  хитрости  и
чувствуя, что сейчас проникнет в важную тайну.  -  Итак,  теперь,  дорогой
отец, очень важно для вас, как вы понимаете, открыть все подробности ваших
планов... и планов ваших сообщников в Риме: тогда вы можете  надеяться  на
снисходительность святого престола, особенно если ваши признания будут так
обстоятельны, что дополнят те пробелы, какие неизбежны во время бреда.
   Роден, опомнившись от первого  испуга  и  изумления,  заметил,  хотя  и
поздно, что его провели и что  если  не  словами,  то  своим  движением  и
испугом  он  серьезно  себя  скомпрометировал.  В  первую  минуту   иезуит
действительно испугался, что выдал себя в бреду, но после нескольких минут
размышления он успокоился. "Если бы этот хитрый итальянец знал мою  тайну,
- подумал он, - он остерегся бы мне открыть это. Он только подозревает,  и
я  подтвердил  его  сомнения  невольным  жестом,  от   которого   не   мог
удержаться".
   И Роден отер холодный  пот,  струившийся  по  его  разгоряченному  лбу;
измученный и разбитый волнением и болезнью, он снова опустился на подушки.
   - Per Bacco! - прошептал кардинал, испуганный выражением лица  иезуита.
- А вдруг он умрет, не сказав ничего, и таким образом улизнет из  западни,
столь ловко расставленной?
   И он быстро наклонился к Родену:
   - Что с вами, отец мой?
   - Я так ослабел, монсиньор, нельзя выразить, до чего я страдаю...
   - Будем надеяться, что этот кризис пройдет, как и  прочие...  Но  ввиду
возможности также и опасного исхода вы должны для спасения своей души  как
можно скорее и полнее во всем мне признаться. Признания должны быть  самые
подробные... если даже они истощат все ваши силы... Жизнь вечная сравнится
ли с тленом сего существования?..
   - О каких признаниях говорите вы, монсиньор? - слабым,  но  насмешливым
голосом спросил Роден.
   - Как о каких признаниях? - воскликнул изумленный прелат. - Об  опасных
интригах, затеянных вами в Риме.
   - О каких интригах? - спросил Роден.
   - Об интригах, которые вы выдали во время вашего  бреда,  -  с  гневным
нетерпением продолжал прелат. - Разве  ваши  признания  были  недостаточно
ясны? К чему же тогда греховное колебание - нежелание теперь их дополнить?
   - Мои признания были ясны, вы утверждаете? -  сказал  Роден,  с  трудом
выговаривая слова, но не теряя силы воли и присутствия духа.
   - Да, повторяю, ваши признания были как нельзя более ясны.
   - Тогда...  зачем...  их  повторять?  -  И  та  же  ироническая  улыбка
искривила посинелые губы Родена.
   - Как зачем? - воскликнул гневно прелат. -  Чтобы  заслужить  прощение,
потому что если можно  просить  раскаявшегося  грешника,  то  нераскаянный
заслуживает только проклятия!
   - О, какая мука! - прошептал Роден. - Это смерть на медленном огне!.. -
И он продолжал: - Если я все сказал... мне нечего... говорить больше... вы
знаете... все...
   - Я знаю все! О да! Конечно, я знаю все! -  продолжал  прелат  громовым
голосом. - Но как я это узнал? Из бессознательных признаний! И вы думаете,
что они вам зачтутся?  Нет,  нет...  Поверьте,  минута  торжественна,  вам
угрожает  смерть...  Да,  она  вам  угрожает,   трепещите...   не   смейте
святотатственно солгать!.. - все более и более гневно кричал прелат, грубо
тряся руку Родена. - Бойтесь вечного огня,  если  вы  осмелитесь  отрицать
истину! Будете вы ее отрицать?
   - Я ничего... не  отрицаю,  -  с  трудом  проговорил  Роден.  -  Только
оставьте меня в покое.
   -  Наконец-то  Бог  вас  вдохновил!  -  сказал  кардинал   со   вздохом
облегчения; думая, что  достиг  цели,  он  продолжал:  -  Внемлите  голосу
Господа, он направляет вас! Итак, вы не отрицаете ничего?
   - Я бредил... я не могу... ничего... отрицать... О!.. Как я страдаю!  -
прибавил Роден. - Я не могу... отрицать... тех глупостей...  которые  я...
наговорил... в бреду...
   - Но если эти, как вы  говорите,  глупости  согласуются  с  истиной?  -
воскликнул в ярости прелат, все ожидания которого были обмануты.  -  Тогда
бред является невольным признанием, внушенным свыше!
   - Кардинал Малипьери... ваша  хитрость...  недостойна...  даже...  моей
слабости... в минуту... агонии, - потухающим голосом проговорил  Роден.  -
Доказательством того... что я  не...  выдал  своей  тайны...  если  она  у
меня...  есть...  служит  то...  что  вам...  очень   хочется...   меня...
заставить... ее высказать... - И иезуит, несмотря на страдания, заглянул в
лицо кардинала с дьявольской, насмешливой улыбкой.
   После этого Роден снова упал  на  подушку,  поднес  к  груди  сведенные
судорогой руки и издал длительный вздох страдания.
   -  Проклятие!..  Этот  адский  хитрец  меня  разгадал!  -  сказал  себе
кардинал, с гневом