нью  и  побеждать  ее  часто  в
совершенно безнадежных случаях.
   Так было и с иезуитом. Непоколебимая твердость характера и  сила  воли,
внушавшая порою почти страх (так как воля приобретает иногда  таинственное
пугающее могущество), помогая искусному лечению доктора  Балейнье,  спасли
Родена от холеры.  Но  за  нею  последовала  лихорадка,  угрожавшая  жизни
Родена. Эта опасная болезнь  сильно  тревожила  отца  д'Эгриньи,  который,
несмотря на соперничество и зависть, чувствовал, что надежды  на  успех  в
деле Реннепонов всецело во власти Родена.
   Полуопущенные занавеси не пропускали яркого света к кровати, где  лежал
Роден. Лицо иезуита утратило зеленоватый оттенок холерных больных, но было
мертвенно бледно. Он так похудел, что, казалось, его сухая кожа обтягивала
одни выступающие кости. Мускулы и жилы иссохшей длинной  шеи,  похожей  на
шею коршуна, казались сплетением веревок. На голове  был  черный  шелковый
колпак,  порыжевший  и  засаленный,  из-под  которого   выбивались   пряди
грязно-серых волос. Подушка была тоже грязна:  Роден  не  позволял  менять
белья. Небритая, редкая седая борода  торчала  на  землистой  коже,  точно
щетка. Поверх рубашки был надет длинный шерстяной жилет, во многих  местах
порванный. Роден высунул одну руку из-под одеяла  и  держал  в  костлявой,
волосатой, с синими ногтями руке неописуемого цвета платок. Можно было  бы
принять Родена за покойника, если бы не две блестящие  искры,  горевшие  в
глубине впалых орбит.
   Глаза, в которых, казалось, сосредоточились и нашли  себе  убежище  вся
жизнь и энергия, еще не  покинувшие  этого  человека,  выдавали  волнение,
пожиравшее его; черты лица, выражавшие острую  боль,  судорожно  сведенные
пальцы и резкие подергивания тела вполне говорили о его отчаянии,  о  том,
что он чувствует себя пригвожденным к  ложу  страдания,  в  то  время  как
серьезные, возложенные на него интересы общества требовали всей  силы  его
ума. Его голова, находившаяся в постоянном напряжении, не  знающая  покоя,
нередко  слабела,  мысли  ускользали:  тогда  Роден  терял  сознание,   им
овладевали приступы бреда,  после  которого  он  чувствовал  себя  как  бы
проснувшимся от тяжелого сна, одно воспоминание о котором его пугало.
   Следуя мудрым советам доктора Балейнье, считавшего, что  больной  не  в
состоянии заниматься делами, отец д'Эгриньи избегал пока  отвечать  Родену
на его вопросы  о  ходе  дела  Реннепонов,  имевшем  такое  исключительное
значение для его начальника, который дрожал при одной  только  мысли,  что
ход дела может ухудшиться или вообще все оно  окажется  проигранным  из-за
бездействия, на которое обрекала его болезнь. Молчание отца  д'Эгриньи  по
поводу сложного клубка дел, нити которого  Роден  держал  в  своих  руках,
полнейшее  неведение,  в  какой  стадии  находятся  события,  происшедшие,
возможно, за время болезни, еще более увеличивали-отчаяние больного.
   Вот  каково  было  моральное  и  физическое  состояние  Родена,  когда,
несмотря на его сопротивление, кардинал Малипьери вошел в комнату.



14. ЗАСАДА

   Чтобы лучше понять мучения Родена, осужденного болезнью на бездействие,
и всю важность визита кардинала Малипьери, напомним в двух словах  дерзкие
планы честолюбивого  и  смелого  иезуита,  который  подражал  Сиксту  V  в
ожидании, что станет равным ему. Достигнуть  высшего  положения  в  ордене
благодаря  успеху  в  деле  Реннепонов,   подкупить   громадными   суммами
большинство конклава и таким  образом  добиться  избрания  папой  Римским,
чтобы, изменив статуты иезуитского ордена, подчинить его святому престолу,
вместо того независимого, равного и даже господствующего положения,  какое
орден занимал относительно главы церкви, - вот каковы  были  тайные  планы
отца Родена. Что касается их осуществимости,  -  последняя  подтверждалась
множеством прецедентов: немало простых  монахов  и  священников  достигали
папского престола, а что касается нравственной стороны вопроса, то занятие
его Борджиа, Юлием II и другими столь же необычными викариями  Христа,  по
сравнению с которыми Роден  был  истинный  святой,  извиняло  и  укрепляло
претензии иезуита.
   Хотя цель тайных интриг Родена никому в  Риме  не  была  известна,  его
сношения со множеством членов священной коллегии уже возбудили подозрения.
Одна из фракций коллегии,  во  главе  которой  стоял  кардинал  Малипьери,
поручила последнему, когда он  уезжал  во  Францию,  проникнуть  в  тайные
замыслы иезуита. Если в сцене, которую мы только что обрисовали,  кардинал
так упорствовал в желании побеседовать с преподобным  отцом,  несмотря  на
отказ Родена, то только потому, что прелат надеялся, как мы это и  увидим,
хитростью проникнуть в так хорошо охраняемую тайну  предполагаемых  интриг
Родена в Риме. Теперь, принимая во  внимание  все  важные  и  значительные
обстоятельства, Роден считал себя жертвой болезни, парализовавшей  силы  в
то самое время, когда он более чем когда-либо нуждался в деятельности и во
всех способностях своего ума.


   Постояв  несколько  минут  неподвижно  в  дверях,  кардинал,  продолжая
держать у носа флакон, медленно приблизился  к  кровати  Родена,  который,
раздраженный этим упорством и желая избежать  разговора,  неприятного  для
него по многим причинам, быстро пове