рь, вероятно, переходит  всякие  границы...  о  да!  Я  ее  знаю!..  А
впрочем, я напишу ей в таких выражениях, что она приедет...
   - Вы думаете? - с сомнением спросил Роден.
   - Не сомневайтесь, отец мой! Она  приедет...  Я  знаю,  чем  задеть  ее
гордость! И тогда можно надеяться на успех!
   - Так надо действовать, не теряя времени,  -  сказал  Роден.  -  Минута
наступает... их ненависть  и  подозрения  возбуждены...  надо  действовать
скорее...
   - Что касается ненависти, - возразила  княгиня,  -  то  мадемуазель  де
Кардовилль уже знает, чем закончился процесс,  который  она  возбудила  по
поводу того, что она называет помещением ее в дом сумасшедших и заточением
девиц Симон в монастырь. Слава Богу, у нас везде есть друзья;  я  уверена,
что дело будет замято, несмотря на особое усердие  некоторых  судейских...
Эти лица, конечно, будут замечены... и очень даже...
   - Отъезд маршала развязывает нам руки...  -  продолжал  Роден.  -  Надо
немедленно воздействовать на его дочерей.
   - Каким образом? - спросила княгиня.
   - Надо сперва с ними  повидаться,  поговорить,  изучить...  а  затем  и
поступать, смотря по обстоятельствам...
   - Но солдат ни на секунду их не оставляет! - сказал д'Эгриньи.
   - Значит, - возразил  Роден,  -  надо  говорить  с  ними  при  солдате,
завербовать также и его.
   - Его? Это безумная надежда! - воскликнул д'Эгриньи. - Вы не знаете его
военной честности, вы этого человека не знаете!
   - Я-то его не  знаю!  -  сказал  Роден,  пожимая  плечами.  -  А  разве
мадемуазель  де  Кардовилль  не  рекомендовала  меня   ему,   как   своего
освободителя, когда я донес на вас, как на автора всей интриги? Разве не я
отдал ему его потешную  имперскую  реликвию...  крест  Почетного  Легиона?
Разве не я привел из монастыря этих девочек прямо в объятия их отца?
   - Да! - возразила княгиня. - Но с тех пор моя проклятая племянница  все
узнала и разоблачила... Ведь она сама сказала вам это, отец мой...
   - Что она видит во мне самого смертельного врага... это так, но сказала
ли она об этом маршалу? Назвала ли мое имя?  Сообщил  ли  об  этом  маршал
солдату? Все это могло быть, но наверное мы этого не  знаем...  Во  всяком
случае, надо попытаться: если солдат обойдется со  мной,  как  с  открытым
врагом - тогда увидим... Вот почему необходимо сначала явиться в  качестве
друга.
   - Когда же? - спросила ханжа.
   - Завтра утром, - отвечал иезуит.
   - Боже! Отец мой! - со страхом воскликнула княгиня.  -  А  если  солдат
видит в вас врага? Остерегитесь.
   - Я всегда настороже, сударыня. Справлялся я с врагами и почище  его...
даже с холерой справился... - показывая свои черные зубы, отвечал Роден.
   - Но... если он видит в вас врага... то он не допустит  вас  к  дочерям
маршала, - заметил д'Эгриньи.
   - Не знаю, как все устроится, но это выйдет, потому что я хочу пройти к
ним и пройду.
   - Не попытаться ли сперва мне? - сказала княгиня. -  Эти  девочки  меня
никогда не видали. Если я не назовусь, может быть, я  смогу  проникнуть  к
ним.
   - Это лишнее: я сам должен их видеть и говорить с ними,  чтобы  решить,
как действовать... Потом... когда я составлю план, ваша помощь мне,  может
быть, будет очень полезна... Во всяком случае, будьте завтра утром  готовы
ехать со мной.
   - Куда, отец мой?
   - К маршалу Симону!
   - К нему?
   - Не совсем к нему. Вы поедете в своей карете, я же в наемном  экипаже;
я попытаюсь пробраться к девушкам, а тем временем вы в нескольких шагах от
дома маршала дожидайтесь меня; если я  проведу  дело  успешно,  мне  нужна
будет ваша помощь, и я подойду к вашей карете; вы получите  инструкции,  и
никому в голову не придет, что мы сговорились с вами.
   - Хорошо, отец мой! Но я все-таки боюсь за вашу встречу с  этим  грубым
солдатом.
   -  Господь  хранит  своего  слугу!  -  отвечал  Роден  и,  обращаясь  к
д'Эгриньи, прибавил: - А вы перешлите скорее в Вену кому надо донесение  о
выезде и скором прибытии маршала. Там  все  предусмотрено.  Вечером  же  я
напишу подробно.


   На другой день около восьми часов утра княгиня в своей карете, а  Роден
в фиакре направлялись к дому маршала Симона.



47. СЧАСТЬЕ

   Уже два дня как маршал Симон уехал.
   Восемь часов утра.  Дагобер  на  цыпочках,  чтобы  паркет  не  скрипел,
пробирается к спальне девушек и осторожно  прикладывается  ухом  к  двери.
Угрюм неукоснительно следует за хозяином и, кажется,  принимает  такие  же
предосторожности, как и он.
   Вид у солдата беспокойный и озабоченный. Он шепчет себе тихонько:
   - Только бы бедные малютки ничего не слыхали... сегодня ночью!  Это  бы
их испугало, а чем позже они узнают об этом событии, тем  лучше.  Бедняжки
будут жестоко огорчены; они так радовались и веселились  с  тех  пор,  как
уверились в любви отца! Они так храбро перенесли разлуку с ним... Надо  от
них все скрыть, а то они совсем опечалятся.
   Затем, еще раз приложившис