прибавленная  к  остальным!  -  холодно  отвечал
Дагобер, бросая письмо в камин.
   - Это письмо - ужасная низость... но в нем  говорят  правду!  -  сказал
маршал.
   Дагобер взглянул на него, ничего не понимая. Маршал продолжал:
   - И знаете вы, кто подал мне гнусное письмо? Право, можно подумать, что
в это дело вмешивается сам черт! Ваша собака!
   - Угрюм? - спросил Дагобер, остолбенев от изумления.
   - Ну да! - с горечью отвечал маршал. - Верно, это  милая  шутка  вашего
изобретения?
   - Мне не до шуток, генерал, - с грустью отвечал Дагобер. - Я  и  понять
не могу, как это случилось... Разве только собака нашла письмо в  доме,  и
так как она привыкла носить поноску, то вот и...
   - Но кто  же  мог  доставить  это  письмо  в  дом?  Значит,  я  окружен
изменниками? Значит, вы ни за чем не смотрите, вы,  которому  я  полностью
доверяю...
   - Генерал, выслушайте меня...
   Но маршал, ничего не слушая, продолжал кричать:
   - Черт знает что такое! Неужели, проведя двадцать  пять  лет  жизни  на
войне, сражаясь с армиями, борясь с невзгодами изгнания и ссылки, я устоял
против всех ударов для того, чтобы пасть под булавочными  уколами?..  Как?
Даже у себя дома меня  будут  безнаказанно  мучить,  преследовать,  пытать
каждую секунду - и все из-за низкой ненависти, причины которой я не  знаю?
Но когда я говорю, что не знаю, я ошибаюсь. За всем этим стоит, я  уверен,
изменник д'Эгриньи... У меня нет  другого  врага...  это  все  он...  этот
человек... Довольно! Пора с ним  покончить...  я  устал...  я  выбился  из
сил...
   - Но, генерал, ведь он священник...
   - А что мне за дело, что  он  священник!  Я  заставлю  этого  предателя
вспомнить, что он был солдатом...
   - Но, генерал...
   - Говорю вам, что я должен, наконец, наказать кого-нибудь, - с  яростью
воскликнул маршал. - Я должен, наконец, все эти мерзости и низости  свести
к одному живому лицу, которое  мне  за  ник  и  ответит!  Ведь  моя  жизнь
сделалась адом... меня опутали со всех сторон... вы это знаете... И  никто
не старается избавить меня от гневных вспышек,  которые  меня  сжигают  на
медленном огне! И мне не на кого рассчитывать!..
   - Генерал, я не могу этого так оставить, - сказал Дагобер  спокойным  и
твердым голосом.
   - Что такое?
   - Генерал, я не могу допустить, чтобы вы говорили, что вам не  на  кого
рассчитывать... Кончится тем, что вы этому и в самом деле поверите! И  вам
будет еще тяжелее, чем тому, кто не  сомневается  в  своей  преданности  и
готов броситься за вас в огонь... Вы знаете, что я имею право так  сказать
о себе...
   Эти простые слова, сказанные прочувствованным тоном, привели маршала  в
чувство,  потому  что  его  великодушная  и  честная  натура,   на   время
ожесточенная   гневом   и   неприятностями,   быстро   обрела   врожденную
справедливость...
   Обращаясь к Дагоберу, маршал сказал все еще взволнованным  голосом,  но
уже спокойнее:
   - Ты прав... Я не могу сомневаться в тебе... я вспылил... подлое письмо
вывело меня из себя... Право, можно с ума сойти... Я стал и  несправедлив,
и груб, и неблагодарен... и к тому же неблагодарен по отношению к  кому...
к тебе!
   - Не будем больше говорить  обо  мне,  генерал.  Ругайте  меня  сколько
хотите, только верьте мне. Но что с вами произошло?
   Лицо маршала снова омрачилось, и он проговорил быстро и отрывисто:
   - Со мной произошло то, что меня презирают и мною пренебрегают!
   - Вас?.. Вами?
   - Да... мной, - с горечью отвечал маршал. - Впрочем, зачем скрывать  от
тебя новую рану! Я усомнился в тебе и должен тебя вознаградить.  Узнай  же
все: с некоторого времени я замечаю, что мои  старые  товарищи  по  оружию
постепенно отходят от меня...
   - А... так вот на что намекают в этом письме!
   - Да, именно на это... и, к несчастью, это вполне справедливый намек...
- со вздохом и возмущением отвечал маршал.
   - Но это невозможно: генерал, вас так любят, так уважают...
   - Все это слова, а я тебе представляю факты. Наступает молчание,  когда
я  куда-нибудь  вхожу.   Вместо   товарищеской   приязни   мне   оказывают
церемонно-вежливый прием, - словом, я всюду подмечаю те  почти  неуловимые
мелочи и тысячи оттенков, которые ранят сердце, но не дают  возможности  к
чему-нибудь придраться!
   - Я не могу не верить вашим словам, - сказал пораженный Дагобер,  -  но
решительно теряюсь...
   - Это невыносимо. Я решил сегодня  добиться  истины.  Сегодня  утром  я
пошел к генералу д'Авренкуру; мы были  вместе  полковниками  императорской
гвардии. Это олицетворенная честность и благородство. Я пришел  к  нему  с
открытым сердцем. "Я замечаю, - сказал я, - что со мной  все  стали  очень
холодны.  Несомненно,  кто-то  распространяет  на  мой  счет  какую-нибудь
клевету; скажите мне все; зная, за что на меня нападают, я смогу честно  и
открыто защищаться".
   - Ну и что же, генерал?
   - Д'Авренкур остался вежлив и бесстрастен. Он холодно отвечал мне: "Мне
неизвестна клевета в ваш адрес, маршал". - "Не в маршале дело,  мой  милый
д'Авренкур: мы старые  солдаты,  старые  друзья.  Б