ами,  рассеянными  по  всему
свету.  Но  никогда  ни  мои   предшественники,   ни   я   не   занимались
ростовщичеством,  никогда  не  помещали  денег  иначе,  как  под  законные
проценты...  Таково  было   категорическое   распоряжение   господина   де
Реннепона, и можно смело сказать, что  этот  капитал  нажит  самым  чистым
путем... Иначе, если бы мы  пользовались  благоприятными  моментами  и  не
выказывали  такого  бескорыстия,  сумма  была  бы  куда   больше   двухсот
двенадцати миллионов!
   - Возможно ли это?
   - Ничего не может быть проще, Вифзафея! Всякому известно,  что  капитал
при пяти процентах  на  сто  удваивается  через  каждые  четырнадцать  лет
простым приростом процентов и процентов на  проценты.  Теперь  примите  во
внимание, что за сто пятьдесят лет четырнадцать повторяется десять  раз...
и что первоначальные сто пятьдесят тысяч франков таким образом удвоились и
продолжали удваиваться все время. То, что удивляет вас,  покажется  совсем
простым. В 1682 году господин  де  Реннепон  доверил  моему  деду  150.000
франков; эта сумма с процентами на нее, нараставшими, как я это рассказал,
должна была превратиться в 1696 году, четырнадцать лет спустя,  в  300.000
франков. Последние, удвоившись в 1710 году, обратились в 600.000  франков.
Со смерти моего деда в 1719 году сумма  капитала  доходила  уже  почти  до
миллиона; в 1724 году она должна была возрасти  до  1.200.000  франков,  а
спустя два года после моего рождения, до 4.800.000 франков; в 1766 году  -
до 9.600.000 франков; в 1780 году - до 19.200.000 франков;  в  1794  году,
двенадцать лет спустя после смерти моего отца, - до 38.400.000 франков;  в
1808 году - до 76.800.000 франков; в 1822 году - до  153.600.000  франков.
На сегодняшний день, складывая проценты за десять лет, она должна была  бы
достичь по крайней мере 225 миллионов. Но  потери,  обесценение  некоторых
бумаг,  а  также  неизбежные  расходы,  счет  которых,  кстати,  тщательно
составлен, сократили эту сумму до 212.175.000 франков  в  ценных  бумагах,
находящихся в этом сейфе.
   - Я понимаю вас теперь, друг  мой,  -  сказала  Вифзафея  задумчиво.  -
Однако меня все-таки поражает мысль, каких  результатов  можно  достигнуть
таким путем в будущем, располагая в настоящее время небольшой суммой!
   - Эта мысль и пришла в голову господину де Реннепону,  когда  он  решил
так поступить со своим капиталом. Предания нашей семьи  говорят,  что  это
был выдающийся ум своего времени, - отвечал Самюэль, запирая  шкатулку  из
кедрового дерева.
   - Дай Бог, чтобы потомки его были достойны этого поистине  королевского
богатства и потратили бы  его  на  доброе  дело!  -  промолвила,  вставая,
Вифзафея.
   День наступил. Пробило семь часов.
   - Скоро придут каменщики, - сказал Самюэль,  ставя  на  место  в  кассу
шкатулку и закрывая  шкаф.  -  Мне  тоже  интересно  узнать,  Вифзафея,  -
прибавил он, - кто  из  потомков  Реннепона  явится  за  наследством?  Это
тревожит и меня...
   Два или три сильных удара молотка в ворота  раздались  по  всему  дому.
Сторожевые собаки залились лаем. Самюэль заметил жене:
   - Несомненно, это  каменщики,  которых  должен  был  прислать  нотариус
вместе с писцом. Свяжите, пожалуйста,  все  ключи  с  ярлыками  вместе:  я
вернусь за ними.
   Говоря это, Самюэль,  несмотря  на  свои  годы,  проворно  спустился  с
лестницы, подошел к двери  и,  осторожно  отворив  форточку,  увидел  трех
рабочих в одежде каменщиков и молодого человека, одетого в черное.
   - Что вам угодно, господа? - спросил Самюэль, прежде чем открыть дверь,
желая удостовериться, те ли это, кого он ждал.
   - Я послан господином нотариусом Дюменилем, - отвечал письмоводитель, -
чтобы присутствовать при вскрытии замурованной двери. Вот письмо от  моего
хозяина господину Самюэлю, хранителю дома.
   - Это я, - отвечал еврей. - Бросьте ваше письмо в ящик,  я  сейчас  его
возьму.
   Писец  исполнил  желание  Самюэля,  пожимая  плечами.  Подозрительность
старика казалась ему весьма забавной.
   Самюэль открыл ящик, вынул письмо и, подойдя к свету, тщательно  сверил
подпись на письме с подписью нотариуса на  другом  документе,  который  он
достал из кармана; приняв эти меры предосторожности, он  посадил  на  цепь
собак и вернулся открыть калитку писцу и рабочим.
   - Черт побери, старина! - сказал клерк, входя в ворота. - Право,  чтобы
открыть  дверь  в  каком-нибудь  замке...  не  стали  бы  чинить   столько
препятствий.
   Еврей молча поклонился.
   - Да вы, дорогой, глухи, что ли? - крикнул ему писец в самое ухо.
   - Нет, месье! - мягко улыбаясь, отвечал Самюэль, а затем,  указывая  на
дом, прибавил: - Вот замурованная дверь,  которую  надо  открыть...  затем
надо вынуть железные ставни и снять  свинцовые  листы,  которыми  заделано
второе окно с правой стороны.
   - Почему бы не открыть всех окон? - спросил писец.
   - Потому, что тако