убожество ее наряда,  не  замеченное  Сефизой  в
толпе, теперь резко бросилось ей в глаза.  Сефиза  с  жалостью  всплеснула
руками  и  не  могла  удержаться  от  горестного  восклицания.  Затем  она
пододвинулась поближе к Горбунье, взяла в свои холеные, пухлые руки  худые
и холодные руки сестры и  пристально  стала  разглядывать  с  возрастающей
скорбью это несчастное страдающее существо, бледное, исхудавшее от лишений
и бессонницы, едва прикрытое старым платьем из заштопанного и  поношенного
холста.
   - Ах, сестренка, видеть тебя в такой нужде!..
   И залившись слезами, Королева Вакханок бросилась на шею  Горбунье,  еле
выговаривая среди рыданий:
   - Прости меня... прости!
   - Что с тобой, милая  Сефиза?  -  сказала  молодая  работница,  глубоко
взволнованная, тихонько освобождаясь из объятий сестры. - Что с тобой?  За
что ты просишь прощения?
   - За что? - переспросила Сефиза,  поднимая  заплаканное  и  красное  от
смущения лицо. - Да разве не стыдно, что я наряжаюсь во  все  эти  тряпки,
трачу столько  денег  на  пустяки,  когда  ты  так  одета,  терпишь  такие
лишения... быть может, умираешь от нужды? Я никогда не видела  тебя  столь
бледной и истощенной...
   - Успокойся, дорогая сестра... Я неплохо себя чувствую...  Я  несколько
засиделась сегодня ночью - вот и причина моей бледности... Но прошу  тебя,
не плачь... ты меня огорчаешь этим...
   Давно ли Королева Вакханок сияла  радостью  и  счастьем,  а  теперь  ее
утешала и успокаивала Горбунья... Вскоре последовало  событие,  еще  более
усилившее это разительное противоречие. За стеной вдруг раздались возгласы
и восторженные крики:
   - Да здравствует Королева Вакханок! Да здравствует Королева Вакханок!
   Горбунья задрожала. Ее  глаза  наполнились  слезами  при  виде  сестры,
закрывшей лицо руками и подавленной стыдом.
   - Сефиза, - сказала она. - Умоляю тебя, не  огорчайся  так...  иначе  я
буду жалеть об этой встрече, давшей мне  минуту  счастья!..  Подумай,  как
давно я тебя не видала... Что с тобой? скажи мне?..
   - Ты презираешь меня, быть может... и ты имеешь на это полное  право!..
- сказала Королева Вакханок, утирая слезы.
   - Презирать тебя... полно, милая... да за что же?
   - За то,  что  веду  такую  жизнь...  вместо  того  чтобы,  как  и  ты,
мужественно бороться с нищетой!..
   Отчаяние Сефизы было так сильно, что добрая и снисходительная  Горбунья
поспешила как могла ее утешить и поднять в ее собственных глазах.  Поэтому
она нежно ей заметила:
   - Голубушка Сефиза, поверь, что твоя  попытка  в  течение  целого  года
переносить нужду и горе должна считаться большей  заслугой,  чем  вся  моя
жизнь, посвященная тому же...
   - Полно... не говори так...
   - Нет, посмотрим на дело прямо, - возразила  Горбунья.  -  Разве  такое
несчастное существо, как я, подвергается каким-нибудь искушениям? Разве  я
не по своей охоте ищу уединения и избегаю веселья? Зачем  они  мне,  такой
тщедушной? Много ли мне надо...
   - Но у тебя нет и этого малого?
   - Нет... Но видишь, что я тебе  скажу.  Мне  гораздо  легче  переносить
некоторые лишения, чем тебе, именно из-за  моей  болезненности  и  слабого
сложения. Например, голод. Он приносит мне только оцепенение,  кончающееся
лишь большой слабостью, а ты,  здоровая  и  живая,  приходишь  от  него  в
отчаяние... доходишь до бреда! Увы, помнишь ли ты, сколько  раз  я  видела
тебя во власти ужасных кризисов, когда в нашей  тоскливой  мансарде  из-за
безработицы мы не могли добыть четырех франков в неделю и у нас ничего  не
было, абсолютно ничего поесть... а гордость не позволяла нам обратиться  к
соседям...
   - Однако ведь ты сохранила эту гордость...
   - Ты тоже долго и много боролась... насколько сил хватило! Но  силы  не
беспредельны. Я тебя ведь хорошо знаю, и мне  известно,  что  ты  уступила
именно с голоду... Эта нужда, преодолеть которую не мог неустанный тяжелый
труд, тебя и сломила.
   - Однако ты переносила и все переносишь эту нужду?
   - Да разве можно нас сравнивать? Пойдем-ка,  -  скат  Зала  Горбунья  и
подвела сестру к зеркалу над диваном. - Взгляни на себя. Да разве Бог  для
того  одарил  тебя  красотой,  зажег  огонь  в  крови,   одарил   веселым,
непосредственным, экспансивным характером, склонным к удовольствиям, чтобы
твоя молодость прошла в  ледяной  конуре  под  крышей,  без  единого  луча
солнца, пригвожденной к стулу, одетой в лохмотья и работающей без отдыха и
без надежды? Нет, Бог дал нам и другие потребности, кроме желания  утолить
жажду и голод. Разве красота не нуждается в украшении, даже если мы бедны?
Разве молодость может обойтись без движения, без радости и веселья?  Разве
каждый возраст не требует своих развлечений и отдыха?  Если  бы  ты  имела
возможность заработать достаточно для того, чтобы быть сытой, раза  два  в
неделю повеселиться, сшить себе свеженькое простенькое  платье,  чего  так
властно требует такое красивое  лицо,  ты  тогда  примирилась  бы  даже  с
ежедневной двенадцатичасовой или пятнадцатичасовой  работой.  Ты  большего
ничего и не потребовала