льше ста человек в качестве
компаньонок, продавщиц, горничных и поденщиц. И мы  каждодневно  радуемся,
что пришли к такому решению, - так много это приносит пользы... Вы  поняли
меня, дочь моя?
   - Да... да...  матушка!..  -  отвечала  Горбунья,  все  более  и  более
смущаясь. Она была слишком пряма и проницательна, чтобы сразу не  увидеть,
что эта взаимная забота о нравственности господ и  слуг  очень  похожа  на
семейный шпионаж,  организованный  в  огромных  размерах,  тем  более  что
работницы и не подозревали, что служат шпионками для общины,  очень  ловко
умевшей замаскировать подлую роль, которую они исполняли, не понимая этого
сами.
   - Я потому объяснила эти детали, - продолжала настоятельница,  принимая
молчание Горбуньи за безмолвное одобрение, -  чтобы  вы  не  считали  себя
обязанной оставаться в доме, где вы не будете постоянно  видеть  святые  и
лучшие примеры... Дом, куда я хочу вас поместить, дом госпожи де Бремон, -
вполне достойный и святой приют... Но до меня дошли слухи,  которым  я  не
хотела бы и верить, что поселившаяся у нее недавно  ее  дочь,  госпожа  де
Нуази, не особенно примерно ведет  себя,  что  она  небрежно  относится  к
религиозным обрядам и в отсутствие  мужа,  уехавшего  в  Америку,  слишком
часто принимает богатого фабриканта, господина Гарди.
   При имени  хозяина  Агриколя  Горбунья  не  могла  не  сделать  легкого
движения и покраснела.
   Настоятельница приняла это за признак оскорбленной стыдливости  девушки
и прибавила:
   - Я должна сказать вам все, дочь моя, чтобы вы могли быть настороже.  Я
должна упомянуть даже о слухах,  которые  считаю  ложными,  потому  что  у
госпожи де Нуази были перед  собой  слишком  хорошие  примеры,  чтобы  так
забыться... Но, проводя в доме целый день, вы  лучше  всех  будете  знать,
ложны или правдивы эти слухи. Если же, к несчастью, они  основательны,  то
вы придете мне сообщить все, что наводит на эту мысль, и если я  соглашусь
с вами, то немедленно возьму вас оттуда, так как святое  поведение  матери
не может искупить зла, наносимого дурным поведением ее  дочери...  Раз  вы
становитесь членом нашего общества, я  отвечаю  за  ваше  спасение!  Кроме
того, если ваше целомудрие заставит вас покинуть  дом  госпожи  де  Бремон
раньше, чем мы найдем возможность устроить вас в другом  месте,  и  вы  на
некоторое время останетесь без работы, община будет до того, как  найдется
место, платить вам по франку  в  день...  если  мы  будем  вами  довольны.
Видите, как хорошо иметь дело  с  нами?  Итак,  решено...  послезавтра  вы
поступаете к госпоже де Бремон.
   Горбунья находилась в  мучительном  затруднении.  То  она  думала,  что
оправдались ее первые подозрения  и,  пользуясь  нищетой,  община  считает
возможным сделать из нее низкую шпионку за повышенную плату;  несмотря  на
всю скромность Горбуньи, гордость ее возмущалась при одной мысли,  что  ее
считают  на  это  способной.   То,   напротив,   врожденная   деликатность
отказывалась допустить, что женщина в возрасте и положении  настоятельницы
могла предложить такие условия, одинаково унизительные для  обеих,  и  она
упрекала себя в подозрениях, думая, что  настоятельница  хочет  убедиться,
устоит ли ее честность перед таким блестящим предложением. Склонная видеть
во всех людях прежде всего хорошее, чем дурное, Горбунья  остановилась  на
последнем решении. Она подумала также, что если и ошибается, то  отказ  от
неблагородного предложения настоятельницы не заденет самолюбия  последней.
Поэтому с движением, не высокомерным,  но  полным  скромного  достоинства,
девушка подняла опущенную  до  сих  пор  голову  и,  глядя  прямо  в  лицо
настоятельнице, чтобы та видела, насколько она  искренна,  сказала  слегка
взволнованным голосом, забывая на этот раз прибавить: "матушка".
   - Ах, мадам! я не могу вас упрекнуть за подобное испытание...  Я  очень
жалка, и вы вправе мне не доверять. Но поверьте, что, как я  ни  бедна,  я
никогда бы не согласилась делать  столь  низкие  вещи,  которые  вы  сочли
необходимым  предложить  мне,  чтобы  испытать  мою  честность  и  узнать,
достойна ли я вашего участия. Нет, нет, мадам. никогда и ни за какую  цену
я не решилась бы сделаться осведомительницей!
   Горбунья произнесла последние слова с такой горячностью, что ее бледное
лицо даже покраснело. Настоятельница была слишком тактична и опытна, чтобы
усомниться в  ее  искренности.  Довольная  оборотом,  приданным  разговору
молодой девушкой, она ласково улыбнулась и протянула ей руки:
   - Хорошо, очень хорошо, дочь моя; подите ко мне, я хочу вас обнять...
   - Простите меня, матушка... Вы слишком добры... мне совестно...
   - Нет, ваши слова полны искренности, но поверьте мне, я не  хотела  вас
испытывать.  Ничего  похожего  на  предательство  нет   в   той   дочерней
откровенности, которой мы требуем от наших членов. Но есть личности,  -  и
вы, как я вижу,  дорогая  дочь,  принадлежите  к  их  числу,  -  настолько
разумные,  что  не  нуждаются   в   нашем   руководстве...   Я   возлагаю,
следовательно, ответственность всецело на вас и  согласна  выслушивать  от
вас лишь те признания, какие вы добровольно захотите мне сделать.
   - Как вы добры! -  воскликнула  Горбунья,  не  имея  понятия  о  хитрой
изворотливости ума монахини  и  воображая,  что  она  получит  возможность
честно зарабатывать свой хлеб.
   - Это не доброта, это только справедливость! -  еще  ласковее  заметила
настоятельница. - Таких девушек, как вы, которых  бедность  не  только  не
испортила, но и возвысила в нравственном  отношении,  нельзя  переоценить.
Конечно, это происходит оттого, что вы строго исполняете Заветы Божьи?
   - Матушка!..