зяйкой, - ответил доктор. - Моя карета также к ее услугам.
   - Мне остается только  сожалеть,  мадемуазель,  -  сказал  следователь,
подходя к Адриенне, - что я не был призван к вам до  этого  дела,  которое
будет разбираться в суде. Я мог бы,  по  крайней  мере,  избавить  вас  от
нескольких лишних дней страдания... Ваше положение было очень тяжелым!
   - От этих дней горя и печали, - с очаровательным достоинством  отвечала
Адриенна, - у  меня  останется  по  крайней  мере  доброе  и  трогательное
воспоминание о том участии, какое вы  мне  выказали,  месье.  Надеюсь,  вы
позволите мне поблагодарить вас еще у себя в доме... не за справедливость,
которую вы проявили относительно меня, а за то сердечное и, смею  сказать,
даже отеческое отношение ко мне, с каким вы это сделали... Кроме того... -
с прелестной  улыбкой  прибавила  Адриенна,  -  я  очень  хочу,  чтобы  вы
действительно убедились, что я выздоровела окончательно!
   Господин Жернанд почтительно поклонился.
   В течение этого  короткого  разговора  следователь  и  Адриенна  стояли
спиной к Балейнье и Родену, который, пользуясь моментом,  быстро  сунул  в
руку доктора записку, которую нацарапал карандашом на бумажке,  положенной
на дно шляпы. Балейнье, совсем растерявшись от неожиданности, с изумлением
смотрел на Родена. Тот сделал ему какой-то особенный знак, проведя большим
пальцем  две  вертикальные  полосы  по  лбу,  и   затем   принял   прежний
непроницаемый вид. Все это произошло так быстро, что,  когда  господин  де
Жернанд обернулся, Роден стоял в нескольких шагах от доктора и смотрел  на
Адриенну с видом почтительного участия.
   -  Позвольте  мне  вас  проводить!  -  сказал  Балейнье,  идя   впереди
следователя, с которым мадемуазель де Кардовилль простилась очень любезно.
   Роден и Адриенна остались одни.
   Проводив господина  де  Жернанда  до  дверей  дома,  Балейнье  поспешно
развернул записку Родена, содержащую следующие строки:
   "Следователь  войдет  в  монастырь  с  улицы;  бегите   через   сад   и
предупредите настоятельницу, чтобы  она  непременно  повиновалась  данному
мной приказанию относительно девушек. Это исключительно важно".
   Знак, сделанный Роденом, и содержание записки ясно доказывали  доктору,
для которого сегодняшний день был днем  сюрпризов  и  неожиданностей,  что
секретарь преподобного отца совсем не был изменником и действовал,  как  и
прежде, к вящему прославлению Господа. Повинуясь приказанию Родена, доктор
старался разобраться в его непонятном поведении и объяснить  себе,  почему
Роден навел правосудие на дело, которое желательно бы  поскорее  замять  и
которое могло иметь  самые  неприятные  последствия  для  отца  д'Эгриньи,
княгини и для него самого, доктора Балейнье.
   Но вернемся к Родену, оставшемуся с Адриенной.



7. СЕКРЕТАРЬ ОТЦА Д'ЭГРИНЬИ

   Едва следователь и доктор успели выйти, как мадемуазель де  Кардовилль,
сияя  от  радости,  воскликнула,   глядя   на   Родена   с   уважением   и
благодарностью:
   - Наконец-то... благодаря вам... я свободна! Свободна! О! я до сих  пор
не знала, сколько радости, счастья  и  блаженства  в  этом  дивном  слове:
свобода!!!
   Грудь  молодой  девушки  волновалась,  розовые  ноздри  расширялись,  а
пунцовые  губы  полураскрылись,  как  будто  она  с  наслаждением  вдыхала
живительный и чистый воздух.
   - Недолго пробыла я в этом ужасном доме, - продолжала она, - но столько
настрадалась  за  время  своего  заточения,  что  даю  обет   каждый   год
освобождать нескольких заключенных за долги!  Быть  может,  вам  покажется
этот обет немного во вкусе _средних веков_, - прибавила она улыбаясь, - но
не одни же расписные стекла да фасон мебели занимать  у  этой  благородной
эпохи!.. Итак,  вдвойне  благодарю  вас,  месье,  потому  что  считаю  вас
причастным к мысли об _освобождении_, родившейся под влиянием той радости,
которой я всецело обязана вам. Вы,  видимо,  тронуты  и  взволнованы  моим
счастьем;  пусть  же   эта   радость   покажет   вам,   как   велика   моя
признательность, и пусть служит платой  за  вашу  великодушную  помощь!  -
восторженно воскликнула девушка.
   Мадемуазель де Кардовилль ясно видела,  как  сильно  преображалась  под
влиянием ее слов физиономия Родена. Этот человек,  только  что  выказавший
такую твердость, резкость и непреклонность по отношению к Балейнье, теперь
под впечатлением нежных и задушевных чувств Адриенны, казалось, совершенно
изменился. Его крошечные змеиные глазки, полуприкрытые веками, смотрели на
девушку  с  выражением  неописуемого  участия...  Затем,  как   бы   желая
освободиться от новых впечатлений, он заговорил сам с собой:
   - Ну, ну, ладно... без нежностей... время не терпит... моя  миссия  еще
не кончена... нет... нет... еще  не  кончена...  -  Потом,  обратившись  к
Адриенне, он продолжал: - После, милая девушка... верьте мне,  после...  у
нас будет время поговорить и о благодарности...  Теперь  надо  говорить  о
настоящем: оно важнее и для вас и для вашей семьи...  Знаете  ли  вы,  что
происходит?
   Адриенна с удивлением взглянула на иезуита и спросила:
   - Что же происходит?
   - Знаете ли вы настоящую причину вашего заточения в этом доме?.. Знаете
ли, что заставило княгиню и аббата д'Эгриньи действовать подобным образом?
   При этих ненавистных  именах  лицо  мадемуазель  де  Кардовилль,  столь
радостное раньше, опечалилось, и она с горечь