мление  по   поводу   столь
неожиданного визита.
   - Я сейчас  объясню  мадемуазель  де  Кардовилль  мотивы  молчания,  за
которое прошу меня извинить, -  отвечал  следователь  и  низко  поклонился
Адриенне,  к  которой  и  продолжал  обращаться  дальше.  -  Мне   сделано
относительно вас, мадемуазель, столь важное заявление, что, войдя сюда,  я
первым долгом желал собственными глазами убедиться, соответствует  ли  оно
истине: поэтому я и позволил себе так пристально  разглядывать  вас;  могу
прибавить одно: что ваш  вид,  ваше  лицо  -  все  это  подтверждает,  что
донесение вполне обоснованно.
   - Могу я узнать, - вежливо, но твердо спросил Балейнье, - с кем я  имею
честь говорить?
   -   Я   следователь,   милостивый   государь,   и   явился   сюда   для
предварительного дознания по поводу факта, о котором мне доложили...
   - Прошу вас пояснить мне, в чем дело, - спросил, кланяясь, доктор.
   Чиновник, фамилия которого была де  Жернанд,  человек  лет  пятидесяти,
серьезный,  прямой,  умел  соединять  суровость   своих   обязанностей   с
приветливой вежливостью.
   - Вас обвиняют, - сказал он, -  в  совершении  очень  грубой  ошибки...
чтобы не сказать больше... Что касается этой ошибки,  то  я  готов  скорее
допустить, что вы - хотя и светило науки, по  общему  мнению,  -  впали  в
заблуждение при определении болезни, нежели  предположить,  что  вы  могли
забыть все самое святое в вашей профессии, которая сама по  себе  является
почти что священнослужением.
   - Мне остается только доказать вам, - с некоторой горделивостью заметил
Балейнье, - что ни  совесть  ученого,  ни  совесть  честного  человека  не
заслуживала ни малейшего упрека.
   - Мадемуазель, - спросил Адриенну господин де Жернанд, - правда ли, что
вас привезли в этот дом обманом?
   - Позвольте вам заметить, месье, - воскликнул Балейнье, - что  подобная
постановка вопроса является для меня оскорбительной!
   - Я говорю с  мадемуазель  де  Кардовилль,  сударь,  -  строго  заметил
господин де Жернанд, - и позвольте мне самому решать - какие вопросы и как
задавать.
   Адриенна хотела  отвечать  утвердительно  на  предложенный  вопрос,  но
взгляд доктора напомнил ей об  опасности,  которой  она  подвергала  таким
образом Дагобера и  Агриколя.  Адриенной  руководило  вовсе  не  низкое  и
вульгарное желание мести, но она  была  возмущена  недостойным  поведением
врагов и считала необходимым сорвать с них личину. Борясь  с  этими  двумя
чувствами и желая их как-нибудь примирить, она с достоинством и  кротостью
обратилась к следователю:
   - Не позволите ли вы мне вам также задать один вопрос?
   - Прошу вас, мадемуазель.
   - Мой ответ на ваш вопрос будет ли считаться формальным обвинением?
   - Я явился сюда, мадемуазель, чтобы прежде всего  открыть  истину...  и
скрывать ее вы не должны ни в каком случае.
   - Хорошо, - продолжала Адриенна. - Но  предположим,  что  я,  для  того
чтобы  выйти  из  этого  дома,  рассказала  вам  все,  на  что   могу   по
справедливости пожаловаться... Можно ли будет потом не  давать  ходу  моим
жалобам?
   - Вы, конечно, мадемуазель, можете  не  преследовать  никого  сами,  но
правосудие во имя общественного блага должно будет  продолжить  это  дело,
если вы его и прекратите.
   - Значит, мне запрещается простить? Разве  презрение  и  забвение  того
зла, какое мне совершили, недостаточно отомстит за меня?
   - Лично вы можете прощать  и  забывать,  но  общество  не  имеет  права
оказывать  подобного  снисхождения,  если  против  одного  из  его  членов
плетутся преступные интриги, жертвой которых, как мне кажется, стали вы...
Ваша  манера  выражаться,  великодушие   ваших   чувств,   спокойствие   и
достоинство вашего обращения - все это заставляет  меня  думать,  что  мне
сообщили истинную правду.
   - Надеюсь, - заметил с возвратившимся хладнокровием доктор Балейнье,  -
вы мне объясните, что за заявление было вам сделано?
   - Меня  предупредили,  месье,  -  строго  отвечал  следователь,  -  что
мадемуазель де Кардовилль завлечена сюда обманом.
   - Обманом?
   - Да.
   - Это правда, девушка сюда привезена обманом, - отвечал светский иезуит
после недолгого молчания.
   - Вы в этом сознаетесь? - спросил его господин де Жернанд.
   - Конечно, я сознаюсь, что должен был прибегнуть  к  обычному  способу,
какой приходится обычно употреблять,  когда  особы,  нуждающиеся  в  нашей
помощи, не сознают сами своего бедственного состояния...
   - Но, -  возразил  следователь,  -  мне  заявили,  что  мадемуазель  де
Кардовилль нисколько не нуждалась в вашей помощи.
   - Это вопрос судебной медицины, который  только  правосудие  решить  не
может, сударь, а который должен быть рассмотрен  и  обсужден  при  участии
обеих сторон, - заявил Балейнье с вернувшейся к нему уверенностью.
   - Этот вопрос будет  рассмотрен  самым  серьезным  образом,  можете  не
сомневаться, тем более что, как говорят, мадемуазель де Кардовилль была  в
полном рассудке, когда ее здесь заперли.
   - Позвольте же мне узнать: с какой целью, - спросил доктор  ироническим
тоном и пожимая плечами,  -  если  уж  допустить,  что  моя  репутация  не
ограждает меня от подобных низких и нелепых подозрений?
   - Вы могли действовать в интересах  семьи  мадемуазель  де  Кардовилль,
составившей против