| |
упреками и неистовыми
ссорами, которые он вызовет.
Это мне нравится и даже очень нравится.
Тогда наступит время действовать нашему высокочтимому отцу: он должен
будет встревожить совесть слабого человека, обеспокоить его ум и напугать
душу.
Короче: довести до отвращения, разделить совет, изолировать его,
устрашить, усилить кровожадный пыл доброго Альбани, разбудить аппетиты
санфедистов (*21), дать им пожрать либералов... грабеж, насилия, резня,
как в Чезене. - Целое море крови карбонариев. - _Слабый человек_ ею
захлебывается. - Такая бойня во имя его!!! Он отступит... отступит... Днем
его будет мучить совесть, ночью одолеет страх; мучиться он будет
ежеминутно, и отречение, каким он грозит, наступит скоро, скорее, быть
может, чем нужно, - это единственная опасность, которую необходимо иметь в
виду... Вы об этом позаботитесь.
В случае отречения... - великий исповедник меня понял. Вместо того,
чтобы поручить _генералу_ управление нашим орденом как лучшим войском
папского престола, я буду управлять им сам. - Тогда мне нечего будет
бояться этого войска; пример: янычары и преторианцы всегда являются
врагами власти. Отчего? - оттого, что для ее защиты они образуют
государство в государстве; в этом их сила.
Климент XIV? Это глупец. - Порочить и уничтожать наше общество -
абсурдная ошибка. Защищать, оправдать, стать его генералом - вот что
должен был он сделать. Тогда орден был бы в его власти и согласился бы на
все. Он поглотил бы нас и приписал к папскому престолу, которому бы нечего
было тогда бояться наших... _услуг_!!!
Климент XIV умер от колик в желудке. - Имеющий уши да услышит! - Я бы,
в подобном случае, от этой смерти не умер".
Снова раздался звонкий, жемчужный голосок Розы.
Роден даже привскочил со злости. Но вскоре, прислушиваясь к незнакомому
куплету (он не так хорошо изучал Беранже, как соломенная вдова Филемона),
иезуит, склонный к определенному суеверию, изумился и почти испугался
странного сопоставления: вот ведь что говорит _добрый папа_ в песне
Беранже:
Что мне король? О, нищий глупый,
Бандит кичливый и хмельной!
Ты покупаешь сан за трупы,
Злодейством гроб готовишь свой.
Твой грех за деньги отпущу я,
Иль скиптр сменю на посошок.
Мой голубок,
Ликуй дружок,
Танцуй, дружок, -
Смотри, как молнии мечу я.
Сам Зевс меня усыновил.
Горяч мой пыл!
Роден, привстав со стула, вытянув шею, с остановившимся взором, еще
прислушивался к пению, а Пышная Роза, подобно пчеле, перепархивающей с
цветка на цветок, уже перешла к другой песенке своего обширного репертуара
и принялась напевать очаровательный мотив "Колибри". Иезуит в оцепенении
вернулся на место. Но после минутного размышления его лицо вдруг просияло:
он увидел счастливое предзнаменование в этом странном происшествии. Он
снова принялся писать, и его первые слава дышали особенной уверенностью в
неизбежности того, что должно было случиться.
"Никогда я так не был уверен в успехе, как в данный момент. Тем более
не надо ничем пренебрегать. - Мои предчувствия требуют удвоенного усердия.
Мне пришла вчера на ум новая мысль. - Здесь будут работать в одном
направлении с вами. - Я основал ультракатолическую газету "Любовь к
ближнему". - По ультрамонтанской, тиранической, свободоубийственной ярости
ее сочтут за орган Рима. - Я этот слух поддержу. - Новая волна ярости.
Это меня устраивает.
Я подниму вопрос о свободе образования. - Либералы нашего изготовления
нас поддержат. - Болваны! Они считают, что мы подчиняемся общим законам,
когда благодаря нашим привилегиям, нашим преимуществам, влиянию через
исповедальню, нашим отношениям к папе мы стоим вне этих законов! - Вдвойне
дураки, потому что считают нас обезоруженными в то время, как сами
остаются без оружия против нас! - Жгучий вопрос, гневные вопли, новое
отвращение к _слабому человеку_. - Поток растет из ручейков.
Это меня опять-таки устраивает.
Можно все это выразить двумя словами: _Конец_: отречение. - _Средство_:
непрерывная пытка, вечная тревога. - Плата за избрание - наследство
Реннепонов. Цены установлены, товар запродан".
Роден внезапно прекратил писать; ему послышался какой-то шум за дверью,
выходившей на лестницу. Он начал прислушиваться, затаив дыхание, но вновь
наступила тишина. Подумав, что, вероятно, он ошибся, Роден продолжал
писать:
"Я беру на себя дело Реннепонов, единственный стержень всех наших
материальных расчетов. Надо начать все сначала. - Заменить дурацкие удары,
которые наносил своей дубиной отец д'Эгриньи, чуть было не погубивший все
дело, изменив игру интересов и стимулы страстей. - У отца д'Эгриньи есть
свои достоинства; он светский человек, не лишенный обаяния, довольно
зоркий; но все это слишком однобоко, и он не настолько велик, чтобы уметь
делаться маленьким. В своей среде он может быть мне полезен. - Я вовремя
пустил в ход полноправные полномочия преподобного отца генерала; если
будет нужно, я объясню отцу д'Эгриньи свои тайные обязательства перед
генералом. Он до сих пор верит в свое предназначение наследства, о котором
вы знаете, - мысль хорошая, но не свое
|
|