атушка, случилось нечто,  что  вас  очень
поразит... Обещайте мне, что вы будете благоразумны...
   - Что ты хочешь сказать? Как ты дрожишь! Посмотри-ка на меня!  Горбунья
права... ты страшно бледен!
   Агриколь встал на колени перед матерью и, сжимая ее руки, говорил:
   - Милая матушка... надо... вы не знаете... однако...
   Кузнец не  мог  кончить  фразы,  голос  его  прервался  от  нахлынувших
радостных слез.
   - Ты плачешь, сын мой?.. Боже... но что случилось?.. Ты меня пугаешь!..
   - Не пугайся... напротив... - говорил Агриколь, вытирая  глаза,  -  это
большое счастье... но прошу тебя еще раз: постарайся быть благоразумной...
Слишком большая радость может быть так же гибельна, как и горе!..
   - Ну! говори же!
   - Я же предсказывал, что он вернется!
   - Твой отец!!! - вскрикнула Франсуаза.
   Она вскочила со стула. Но радость и изумление  были  настолько  сильны,
что бедная женщина схватилась за сердце,  как  бы  стараясь  сдержать  его
биение, и зашаталась.
   Сын подхватил ее и посадил в кресло. Горбунья, отошедшая из  скромности
в сторону во время этой сцены, поглотившей все  внимание  матери  и  сына,
робко подошла к ним,  видя,  что  помощь  будет  нелишней,  так  как  лицо
Франсуазы все более и более изменялось.
   - Ну, мужайся, матушка, - продолжал кузнец. - Удар уже нанесен,  теперь
остается насладиться радостью свидания с батюшкой.
   -  Бедный  Бодуэн...  после  восемнадцати  лет  разлуки!   -   говорила
Франсуаза, заливаясь слезами. - Да правда ли это, правда ли, Бог мой?
   - Настолько правда, что если вы мне обещаете не волноваться больше,  то
я могу вам сказать, когда вы его увидите.
   - Неужели... скоро? Да?
   - Да... скоро...
   - Когда же он приедет?
   - Его можно  ждать  с  минуты  на  минуту...  завтра...  сегодня,  быть
может...
   - Сегодня?
   - Да, матушка... Надо вам сказать все... Он возвратился... он здесь!..
   - Он здесь... здесь...
   Франсуаза не могла окончить фразы от волнения.
   - Сейчас он внизу... он послал за мной красильщика, чтобы  я  мог  тебя
подготовить... он боялся, добряк, поразить тебя неожиданной радостью...
   - О, Боже!
   - А теперь, - воскликнул кузнец, со взрывом неописуемого восторга, - он
здесь, он ждет! Ах, матушка... я не могу  больше...  Мне  кажется,  в  эти
последние десять минут у меня сердце выскочит из груди.
   И, бросившись к двери, он ее распахнул. На  пороге  стоял  Дагобер:  он
держал за руки Розу и Бланш.
   Вместо того чтобы броситься в объятия мужа, Франсуаза упала на колени и
начала молиться. От глубины сердца она благодарила Создателя за исполнение
горячих молитв, за высокую милость, которой он вознаградил все ее жертвы.
   С минуту все оставались неподвижны и безмолвны.
   Агриколь с нетерпением ожидал  конца  материнской  молитвы;  он  насилу
сдерживал, из чувства деликатности и уважения, страстное желание броситься
отцу на шею.
   Старый солдат испытывал то же, что  и  кузнец.  Они  сразу  друг  друга
поняли; в первом взгляде, каким они обменялись, проявилось все их почтение
и любовь к превосходной женщине,  которая  в  порыве  религиозного  рвения
забыла для Творца о его творениях.
   Роза и Бланш, смущенные  и  растроганные,  с  сочувствием  смотрели  на
коленопреклоненную женщину, а Горбунья запряталась в самый  темный  уголок
комнаты, чувствуя себя чужой и естественно забытой в этом семейном кружке,
что не мешало ей плакать от радости при мысли о счастье Агриколя.
   Наконец Франсуаза встала, бросилась к  мужу  и  упала  в  его  объятия.
Наступила минута торжественного безмолвия. Дагобер и Франсуаза не говорили
ни слова. Слышны  были  только  всхлипывания  и  радостные  вздохи.  Когда
старики  приподняли  головы,  на  их  лицах  выражалась  спокойная,  ясная
радость... так как полное счастье простых и  чистых  натур  не  влечет  за
собой ничего лихорадочного и тревожно-страстного.
   - Дети мои, - растроганно сказал солдат, указывая сиротам на Франсуазу,
между тем как та, немного успокоившись, с удивлением смотрела  на  них,  -
вот моя дорогая, добрая жена... Для дочерей генерала Симона она будет  тем
же, чем был я...
   - Значит, вы будете смотреть на нас как на своих дочерей,  сударыня!  -
сказала Роза, подходя с сестрой к Франсуазе.
   - Дочери генерала Симона! - воскликнула с удивлением жена Дагобера.
   - Да, дорогая Франсуаза, это они... Издалека пришлось мне их везти... и
немало труда это стоило... Я расскажу тебе обо всем этом потом.
   - Бедняжки... точно два ангелочка... и как  похожи  друг  на  друга!  -
говорила  Франсуаза,  любуясь  сиротами  с  чувством  глубокого   участия,
равнявшегося восхищению.
   - Ну, а теперь... твоя очередь! - сказал Дагобер, обращаясь к сыну.
   - Наконец-то! - воскликнул тот.
   Описать безумную радость отца и сына, их восторженные поцелуи и объятия
невозможно. Дагобер то и дело останавливал сына, клал ему руки  на  плечи,
любуясь его мужественным, открытым  лицом,  стройной  и  сильной  фигурой,
затем снова сжимал в могучих объятиях, повторяя:
   - Ну, не красавец ли этот мальчик, как сложен-то! А лицо какое доброе!
   Горбунья  наслаждалась  счастьем  Агриколя.   Она   все   еще   стояла,
притаившись, никем не замеченная, в темном уголке комнаты, и желала так же
незаметно исчезнуть, думая, что ее присутствие  неуместно.  Но  уйти  было
невозможно. Дагобер с сыном почти совершенно з