постоянно был одинаково горделиво-спокоен, меланхоличен и  ничем  иным  не
протестовал  против  несправедливого  и  варварского  обращения,  которому
подвергался до самого освобождения.
   Привыкнув к патриархальным обычаям воинственного горского  племени,  он
совершенно не был знаком с цивилизованной жизнью.
   Все черты характера принца достигали каких-то исключительных  пределов.
Так, например, он был упорен в исполнении обетов, доводил  преданность  до
крайности, доверчивость до ослепления, доброту  до  самозабвения;  зато  к
лжецу, коварному обманщику, к неблагодарному он был неумолимо  строг.  Ему
ничего не стоило убить изменника, потому что он и себя считал бы достойным
смерти, если бы совершил подобное преступление.
   Словом, это была  вполне  цельная  натура,  со  всеми  достоинствами  и
недостатками. Несомненно, что подобный человек стал бы любопытным объектом
для изучения в таком городе, как, например, Париж, где он  должен  был  бы
столкнуться и вступить в борьбу с  различными  темпераментами,  расчетами,
неискренностью, разочарованиями, хитростью,  обольщениями,  уклонениями  и
притворством утонченного общества.
   Мы потому делаем такое предположение, что Джальма, с тех пор  как  было
принято решение о поездке во Францию, был охвачен одной страстной  мечтой:
_быть в Париже_! В Париже, в том сказочном городе, о котором даже в  Азии,
этой стране чудес, рассказывали дивные  вещи.  Особенно  возбуждали  живое
воображение пылкого и до сих пор целомудренного юноши мечты о  французских
женщинах... о блестящих, обольстительных парижанках, представляющих  собою
чудеса элегантности, грации и очарования,  способных  затмить  все  пышное
великолепие всемирной столицы.
   И в эту минуту, под влиянием дивного теплого вечера, среди  опьяняющего
аромата цветов, усиливавшего биение пылкого  и  молодого  сердца,  Джальма
мечтал об этих волшебницах, наделяя их обольстительностью и красотой.
   Ему казалось,  что  там,  вдали,  в  пространствах  золотистого  света,
обрамленных зеленью деревьев, проносятся белые, стройные, очаровательные и
соблазнительные призраки,  которые,  улыбаясь,  посылают  ему  поцелуи  на
кончиках розовых  пальцев.  И  не  в  силах  совладать  с  охватившим  его
страстным порывом, Джальма, в припадке  какого-то  ликующего  исступления,
испустил торжествующий, полный мужества и  дикой  отваги  радостный  крик,
передавая возбуждение и своей кобыле, которая бешено помчалась.
   Солнечный луч, пробившись сквозь  зеленую  листву,  озарил  всадника  и
лошадь.
   В это время на конце тропинки, пересекавшей под углом аллею,  где  ехал
Джальма, показался быстро идущий человек.
   При виде Джальмы он с изумлением остановился.
   Действительно, трудно было себе представить что-нибудь  чудеснее  этого
красивого, загорелого, пылкого молодого  человека  в  белой  развевающейся
одежде, легко сидящего на гордой  черной  лошади  с  разметавшейся  густой
гривой, длинным хвостом и покрытыми пеной удилами.
   Вдруг произошла обычная  для  человека  неожиданная  смена  настроения.
Джальму разом охватила какая-то  неопределенная  и  сладостная  тоска,  он
прикрыл рукой  затуманившиеся  слезами  глаза  и  бросил  поводья  на  шею
послушной лошади. Та сразу остановилась, вытянула  свою  лебединую  шею  и
повернула голову к пешеходу, которого она увидела сквозь чащу  кустарника.
Путник был одет так, как одеваются европейские матросы: в куртку  и  белые
холщовые штаны с широким красным поясом; на голове была плоская соломенная
шляпа. Его звали Магаль - контрабандист. Он приближался к сорока годам, но
на его темном открытом лице не было ни бороды, ни усов.
   Магаль подошел к молодому индусу.
   - Вы принц Джальма? - спросил он его на довольно  скверном  французском
языке, почтительно прикладывая руку к шапке.
   - Что тебе надо? - сказал индус.
   - Вы сын Хаджи-Синга?
   - Да, что тебе надо, повторяю?
   - Вы друг генерала Симона?
   - Генерала Симона?! - воскликнул Джальма.
   - Вы едете его встречать, как  ездите  каждый  вечер,  в  ожидании  его
возвращения с Суматры?
   - Но откуда ты это знаешь? - с  любопытством  и  недоумением  спрашивал
Джальма контрабандиста.
   - Он должен был приехать в Батавию сегодня или завтра?
   - Ты разве прислан им?
   -  Может  быть...  -  сказал  Магаль  с  видом  недоверия.  -   Но   вы
действительно сын Хаджи-Синга?..
   - Ну да... а где ты видел генерала?
   - Ну, хорошо; если вы сын Хаджи-Синга, - продолжал Магаль,  недоверчиво
поглядывая, - то какое у вас прозвище?
   - Моего отца звали "Отцом Великодушного", - с грустью в голосе  отвечал
Джальма.
   Казалось,  эти  слова  рассеяли  сомнения  контрабандиста;  но,   желая
окончательно удостовериться, он задал новый вопрос:
   - Два дня тому  назад  вы  должны  были  получить  письмо  от  генерала
Симона... с Суматры?
   - Да... но к чему эти вопросы?
   - К тому, что прежде, чем исполнить данное  мне  приказание,  я  должен
убедиться, действительно ли вы сын Хаджи-Синга.
   - Чьи приказания?
   - Генерала Симона.
   - Где же он сам?
   - Когда я удостоверюсь, что вы принц Джальма, тогда я вам это и  скажу.
Правда, мне сказали, что у вас вороная кобыла и красные поводья... но...
   - Да будешь ли ты говорить, наконец?
   - Сейчас  отвечу...  если  вы  мне  скажете,  какая  бумажка  лежала  в
последнем письме генерала с Суматры?
   - Отрывок из французской газеты.
   - А какая заключалась в нем новость: приятная для генерала или нет?
   - Конечно, приятная. Там сообщалось,  что  за  ним  признали  право  на
звание  маршала  и  титул,  пожалованные   ему   императором.   Такая   же
справедливость была оказана и другим его  друзьям  по  оружию,  изгнанным,
подобно