делал это для потворства жестоким инстинктам своего войска и
чтобы привязать его к себе этим предательством.
   Таким образом, война  была  окончена;  так,  по  крайней  мере,  считал
Гамилькар; он уверен был, что Мато  не  будет  больше  сопротивляться;  и,
охваченный нетерпением, суффет велел немедленно тронуться в путь.
   Его разведчики пришли сказать, что заметили издали обоз, направлявшийся
к Свинцовой горе. Гамилькара это не обеспокоило. Наемники были уничтожены,
и без них кочевники не будут его тревожить. Самое важное овладеть Тунисом.
И он направился туда быстрым  маршем,  послав  Нар  Гаваса  в  Карфаген  с
вестями о  победе.  Царь  нумидийцев,  гордясь  своим  успехом,  явился  к
Саламбо.
   Она приняла его в садах, под широкой смоковницей, обложенная  подушками
из желтой кожи; с нею была Таанах. На голове у  Саламбо  был  белый  шарф,
который закрывал рот и лоб,  оставляя  открытыми  только  глаза;  но  губы
сверкали  из-под  прозрачной  ткани,  подобно  драгоценным  камням  на  ее
пальцах; руки ее были под покрывалом и за все время не сделали  ни  одного
движения.
   Нар  Гавас  сообщил  ей  о  поражении  варваров.  Она  в  благодарность
благословила его за услуги, оказанные ее отцу. Тогда он стал  рассказывать
о всех подробностях похода.
   Голуби тихо ворковали на окружавших их пальмовых деревьях;  а  в  траве
летало много других птиц:  галеолы  с  ожерельем  на  груди,  перепела  из
Тартесса  и  карфагенские  цесарки.  Сад,  запущенный  в  течение  долгого
времени, сильно разросся: колоквинт  вился  вокруг  ветвей  кассии,  цветы
ласточника росли среди полей роз, всевозможные дикие  растения  свивались,
образуя навесы, и, как в лесу, косые лучи солнца отбрасывали на землю тень
от листьев. Одичавшие домашние животные убегали при малейшем шуме.  Иногда
появлялась газель, к копытцам которой пристали павлиньи перья. Далекий гул
города терялся в рокоте вод. Небо было совершенно  синее,  на  море  -  ни
одного паруса.
   Нар Гавас замолчал, и Саламбо глядела на него, не отвечая. На нем  была
льняная одежда, расписанная цветами и обшитая внизу золотой бахромой;  его
заплетенные волосы были зачесаны за  уши  и  скреплены  двумя  серебряными
стрелами; правой рукой он опирался на древко копья,  украшенное  янтарными
кольцами и пучками волос.
   Саламбо глядела на него, и Нар Гавас  будил  в  ней  множество  смутных
мыслей. Этот юноша с нежным голосом и женским станом чаровал ее взор своей
грацией и представлялся ей как бы старшей сестрой, которую  Ваалы  послали
ей в защиту. Ее охватило воспоминание о Мато, и ей захотелось узнать,  что
с ним сталось.
   Нар Гавас ответил, что карфагеняне направились в Тунис, чтобы захватить
его. По мере того, как он  излагал  ей  возможности  успеха  и  говорил  о
слабости Мато, ее охватывала странная радостная надежда. Губы ее  дрожали,
грудь тяжело вздымалась. Когда, наконец, он  обещал  сам  убить  его,  она
воскликнула:
   - Да! Непременно убей!
   Нумидиец ответил, что он  пламенно  желает  смерти  Мато,  так  как  по
окончании войны станет ее супругом.
   Саламбо вздрогнула и опустила голову.
   Нар Гавас продолжал, сравнивая свои желания  с  цветами,  томящимися  в
ожидании дождя, с заблудившимся путником,  ожидающим  восхода  солнца.  Он
сказал ей еще, что она прекраснее  луны,  освежительное  утреннего  ветра,
отраднее лица гостеприимного хозяина. Он  обещал  ей  привезти  из  страны
чернокожих предметы, каких в Карфагене не знают, и говорил, что  покои  их
дома будут посыпаны золотым песком.
   Наступил вечер; в воздухе носились  благоухания.  Они  долго  безмолвно
глядели друг на друга, и глаза Саламбо  из-за  длинных  покрывал  казались
двумя звездами в просвете между облаками. Нар Гавас ушел до заката солнца.
   Когда он уехал из Карфагена,  старейшины  облегченно  вздохнули.  Народ
встретил его еще более восторженно, чем в первый  раз.  Если  Гамилькар  и
нумидийский царь справятся  одни  с  наемниками,  они  будут  несокрушимы.
Старейшины  решили  поэтому  для  ослабления  Барки  привлечь  к  спасению
Республики того, кто им был мил, - старого Ганнона.
   Он немедленно направился в западные провинции, чтобы совершить месть  в
тех самых местах, где прежде  потерпел  позор.  Жители  этих  провинций  и
варвары умерли, спрятались или  бежали.  Гнев  его  разразился  над  самой
местностью. Он сжег развалины развалин, он не оставил ни одного дерева, ни
одной травки; детей и калек,  встречавшихся  по  пути,  предавали  пыткам;
женщин отдавали солдатам, чтобы их насиловали,  прежде  чем  убить;  самых
красивых бросали в его  носилки,  так  как  страшный  недуг  разжигал  его
пламенными  желаниями,  и  он  удовлетворял  свою  страсть  с   бешенством
отчаяния.
   Часто на хребте холмов черные палатки вдруг исчезали,  точно  снесенные
ветром, и широкие круги с сверкающими краями, которые оказывались колесами
повозок, с жалобным скрипом приходили в движение и постепенно скрывались в
глубине долин. Племена,  отказавшиеся  от  осады  Карфагена,  блуждали  по
провинциям, выжидая случая или победы наемников, чтобы вернуться.  Но  под
влиянием ужаса или голода они все двинулись  потоп  обратно  на  родину  и
больше не возвращались.
   Гамилькар не  завидовал  успехам  Ганнона.  Но  ему  хотелось  поскорей
кончить войну, и он приказал Ганнону вернуться в Тунис.  Ганнон  явился  к
стенам города в назначенный день.
   Город  отстаивало  все  туземное  население,  затем  двенадцат