скаться  на
равнину, и горы, которые как будто  замыкали  горизонт,  точно  ускользали
вдаль, когда к ним приближались. Время от времени среди зелени  тамарисков
показывалась река и потом исчезала за холмами.  Иногда  выступал  огромный
утес, подобный носу корабля или подножию исчезнувшего колосса.
   По пути встречались отстоявшие один от другого  на  равных  расстояниях
маленькие   четырехугольные    храмы;    ими    пользовались    странники,
направлявшиеся в Сикку. Храмы были заперты, как гробницы.  Ливийцы  громко
стучали в двери, требуя, чтобы им открыли. Никто изнутри не отвечал.
   Возделанные пространства  встречались  все  реже.  Потянулись  песчаные
полосы земли с редкими тернистыми  кустами.  Среди  камней  паслись  стада
овец; за ними присматривали женщины, опоясанные синей овечьей шкурой.  Они
с криком пускались бежать, едва завидев копья солдат между скал.
   Солдаты шли точно  по  длинному  коридору,  окаймленному  двумя  цепями
красноватых холмов, как вдруг  их  остановило  страшное  зловоние,  и  они
увидели необычайное зрелище: на верхушке одного из рожковых деревьев среди
листьев торчала львиная голова.
   Они подбежали к дереву; перед ними был лев, распятый, точно  преступник
на кресте. Его мощная голова опустилась на грудь, и передние лапы, исчезая
наполовину под гривой, были широко распростерты, как крылья птицы. Все его
ребра вырисовывались под натянутой кожей; задние  лапы,  прибитые  одна  к
другой гвоздем, были слегка подтянуты  кверху;  черная  кровь  стекала  по
шерсти, образуя сталактиты  на  конце  хвоста,  свисавшего  вдоль  креста.
Солдат это зрелище забавляло. Они обращались ко льву, называя его  римским
гражданином и консулом, и  бросали  ему  в  глаза  камни,  чтобы  прогнать
мошкару.
   Пройдя сто шагов,  они  увидели  еще  два  креста,  а  дальше  появился
внезапно целый ряд крестов  с  распятыми  львами.  Некоторые  околели  так
давно, что на  крестах  виднелись  только  остатки  их  скелетов.  Другие,
наполовину обглоданные, висели, искривив пасть  страшной  гримасой;  Среди
них были громадные львы. Кресты гнулись под их тяжестью, и они качались на
ветру, в то время как над их головой неустанно кружились  в  воздухе  стаи
воронов. Так мстили карфагенские крестьяне, захватив какого-нибудь хищного
зверя. Они надеялись отпугнуть этим  примером  других.  Варвары,  перестав
смеяться, почувствовали глубокое изумление. "Что это за  народ,  -  думали
они, - который для потехи распинает львов!"
   Большинство наемников, особенно  северяне,  были  к  тому  же  охвачены
тревогой, измучены, уже больны. Они раздирали себе руки  о  колючки  алоэ;
большие мухи своим жужжанием терзали им слух, и в рядах войска  начиналась
дизентерия. Их беспокоило, что все еще не видно было  Сикки.  Они  боялись
заблудиться и попасть в пустыню, страну песков и всяких ужасов. Многие  не
хотели продолжать путь. Иные повернули назад в Карфаген.
   Наконец, на седьмой день, после того как они долго шли  вдоль  подножья
горы, дорога резко повернула вправо; их глазам представилась  линия  стен,
воздвигнутых на белых утесах и сливавшихся с ними.  Затем  вдруг  открылся
весь город; в багровом свете заката на стенах развевались синие, желтые  и
белые покрывала.  То  были  жрицы  Танит,  прибежавшие  встречать  воинов.
Выстроившись вдоль укреплений, они  ударяли  в  бубны,  играли  на  лирах,
потрясали кроталами, и лучи солнца, заходившего позади них  в  нумидийских
горах, скользили между струнами арф, к которым прикасались  их  обнаженные
руки. По временам инструменты  внезапно  затихали,  и  раздавался  резкий,
бешеный крик, похожий на лай; они издавали его, ударяя языком об углы рта.
Иные стояли, подпирая подбородок рукой, неподвижнее сфинксов, и устремляли
большие черные глаза на поднимавшееся вверх войско.
   Хотя Сикка была священным городом, все  же  она  не  могла  дать  приют
такому количеству людей; один только храм  со  своими  строениями  занимал
половину города. Поэтому варвары  расположились  по  своему  усмотрению  в
равнине, дисциплинированная часть войска - правильными отрядами, а  другие
- по национальностям или как попало.
   Греки разбили шатры из звериных  шкур  параллельными  рядами,  иберийцы
расположили кругом свои холщовые палатки, галлы построили шалаши из досок,
ливийцы - хижины из сухих камней, а негры вырыли ногтями в песке  рвы  для
спанья. Многие, не зная, где поместиться, бродили среди поклажи,  а  ночью
укладывались на землю, завернувшись в рваные плащи.
   Вокруг  них  расстилалась  равнина,  окаймленная  горами.  Кое-где  над
песчаным холмом наклонялась  пальма,  а  по  откосам  пропастей  выступали
пятнами сосны и дубы. Иногда в грозу дождь свисал длинным  пологом,  в  то
время как небо над полями оставалось лазурным и ясным; потом теплый  ветер
гнал вихри пыли, ручеек спускался каскадами с высот Сикки, где под золотой
крышей стоял  на  медных  колоннах  храм  Венеры  Карфагенской,  владычицы
страны. Ее душа как бы наполняла  все  вокруг.  Волнистой  линией  холмов,
сменой холода и тепла, а также игрой света она являла бесконечность  своей
силы и красоту своей вечной  улыбки.  Вершины  гор  были  похожи  на  рога
полумесяца; иные  напоминали  набухшие  сосцы  полных  женских  грудей,  и
варвары при всей своей усталости чувствовали полное сладости изнеможение.
   Спендий, продав дромадера, купил на вырученные  деньги  раба.  Он  весь
день спал, растянувшись перед палаткой Мато. Иногда он просыпался; во  сне
ему мерещился свист бича, и он проводил руками по рубцам на ногах, на  том
месте, где долго носил кандалы. Потом снова засыпал.
   Мато мирился с его обществом, и  Спендий,  с  длинным  мечом  у  бедра,
сопровождал его, как ликтор, или же Мато небрежно опирался  рукой  на  его
плечо: Спендий был низкорослый.
   Однажды вечером, проходя вместе