б,  было  более  смрадно,  чем
зловоние трупа. Точно два угля горели на месте его глаз, лишенных  бровей.
Морщинистая складка кожи свисала у  него  над  лбом;  уши  оттопыривались,
распухая, и глубокие морщины, образуя полукруги вокруг ноздрей,  придавали
ему странный и пугающий вид дикого зверя. Его хриплый голос похож  был  на
вой. Он сказал:
   - Ты, может быть,  прав,  Демонад.  Действительно,  много  нарывов  уже
зажило. Я чувствую себя отлично. Смотри, как я ем!
   Не столько из жадности, как для  того,  чтобы  убедить  самого  себя  в
улучшении своего здоровья, Ганнон стал пробовать  начинку  из  сыра  и  из
майорана, рыбу, очищенную от костей, тыкву, устрицы, яйца, хрен, трюфели и
жареную мелкую дичь. Поглядывая на пленников, он с наслаждением придумывал
муки, которым их подвергнет. Но он вспомнил Сикку,  и  все  бешенство  его
терзаний излилось в ругательствах на трех варваров:
   -  Ах,  предатели!  Негодяи!  Подлецы!  Проклятые!  И   вы   осмелились
оскорблять меня, меня! Суффета! Их заслуги, цена их крови, - говорили они!
Ах, да! Их кровь!
   Потом он продолжал, обращаясь к самому себе:
   - Всех прикончим!  Ни  одного  не  продадим!  Лучше  бы  отвести  их  в
Карфаген! Они увидели  бы  меня...  Но  я,  кажется,  не  привез  с  собой
достаточно  цепей?  Пиши:  пришлите  мне...  сколько  их?  Пошли  спросить
Мугумбала. Никакой пощады! Принесите мне в  корзинках  отрезанные  у  всех
руки!
   Но вдруг странные крики, глухие и в то же время  резкие,  донеслись  до
залы, заглушая голос Ганнона и звон  посуды,  которую  расставляли  вокруг
него. Крики усилились, и вдруг раздался бешеный  рев  слонов.  Можно  было
подумать, что возобновляется сражение. Страшное смятение охватило город.
   Карфагеняне  не  думали  преследовать  варваров.  Они  расположились  у
подножья стен со  своим  добром,  слугами  -  всей  роскошью  сатрапов,  и
веселились в своих великолепных палатках, обшитых жемчугом, в то время как
лагерь наемников представлял собою груду развалин. Спендий, однако, вскоре
воспрянул духом. Он отправил Зарксаса к Мато, обошел леса и  собрал  своих
людей (потери были незначительны). Взбешенные тем,  что  их  победили  без
боя, они вновь сплотили свои ряды; в это время был найден  чан  с  нефтью,
несомненно оставленный карфагенянами. Тогда Спендий велел взять свиней  на
фермах, обмазал их нефтью, зажег и пустил по направлению к Утике.
   Слоны, испуганные пламенем, бросились бежать. Дорога шла вверх;  в  них
стали бросать дротики. Тогда слоны повернули  назад,  побивая  карфагенян.
Они рвали их клыками и топтали ногами. Вслед за ними с  холмов  спускались
варвары. Пунический лагерь, не  защищенный  окопами,  разрушен  был  после
первой же атаки, а карфагеняне оказались раздавленными у  городских  стен,
так как им не хотели открывать ворот, боясь наемников.
   Стало  светать;  с  запада  приближалась  пехота   Мато.   Одновременно
показалась конница: это был Нар Гавас со своими нумидийцами.  Перескакивая
через рвы и кусты, они гнались за беглецами, как борзые, травящие  зайцев.
Эта перемена военного счастья и прервала слова суффета. Он крикнул,  чтобы
ему помогли выйти из паровой ванны. Три пленника все еще стояли перед ним.
Негр (тот, который нес его зонт во время боя) наклонился к его уху.
   - Так что же? - медленно ответил ему суффет. - Убить  их!  -  отрывисто
прибавил он.
   Эфиоп вынул засунутый за пояс длинный кинжал, и три  головы  скатились.
Одна из них, подпрыгивая среди остатков  пира,  попала  в  бассейн  и  там
плавала несколько времени с  открытым  ртом,  с  остановившимися  глазами.
Утренний свет проникал в расщелины стены; из трех тел, упавших ниц,  кровь
била  фонтаном,  и  кровавая  пелена  расплывалась  по  мозаичному   полу,
посыпанному синим порошком. Суффет опустил руку в этот горячий ил  и  стал
растирать кровью колени: это было целебное средство.
   Вечером он бежал со свитой из города и направился в горы, чтобы нагнать
свое войско.
   Ему удалось найти его остатки.
   Четыре дня спустя он был в Горзе, над ущельем, когда  внизу  показалось
войско Спендия. Двадцать надежных копий,  атаковав  фронт  колонны,  легко
остановили  бы  наступавшее  войско;  карфагеняне,  пораженные  появлением
наемников, пропустили  их  мимо  себя.  Ганнон  узнал  в  арьергарде  царя
нумидийцев. Нар Гавас поклонился, приветствуя его, и сделал знак, которого
Ганнон не понял.
   Возвращение в Карфаген сопровождалось всяческими страхами.  Подвигались
вперед только ночью; днем прятались в оливковых  рощах.  На  каждом  этапе
несколько человек умирало; часто всем казалось, что они погибли.  Наконец,
они добрались до Гермейского мыса, куда за ними прибыли корабли.
   Ганнон так устал и был  в  таком  отчаянии,  в  особенности  от  потери
слонов, что просил Демонада дать  ему  яду.  Он  заранее  чувствовал  себя
распятым на кресте.
   Карфаген не имел силы возмутиться против него. Потеряно было  четыреста
тысяч девятьсот семьдесят два шекеля серебра,  пятнадцать  тысяч  шестьсот
двадцать три  шекеля  золота,  погибло  восемнадцать  слонов,  убито  было
четырнадцать членов Великого совета, триста человек богачей, восемь  тысяч
граждан, пропал хлеб, которого хватило бы на три месяца, много клади и все
военные  машины!  Измена   Нар   Гаваса   была   несомненна.   Обе   осады
возобновились. Армия Автарита растянулась от Туниса до  Радес