огиб.  Толпа
громко рукоплескала.
   Он добежал до больших запертых ворот. Они были очень  высокие,  целиком
из сердцевины дуба, с железными гвоздями и бронзовой обшивкой. Мато  налег
на  ворота.  Толпа  неистовствовала  от   радости,   видя   бессилие   его
исступления. Наконец, он взял сандалию, плюнул на нее и стал  бить  ею  по
неподвижным створам ворот. Весь город зарычал. Про покрывало забыли, и все
ринулись, чтобы размозжить ему  голову.  Мато  взглянул  на  толпу  широко
раскрытыми,  блуждающими   глазами.   В   висках   у   него   стучало   до
головокружения; сознание было притуплено, как у пьяного. Вдруг  он  увидел
длинную цепь; чтобы открыть ворота, нужно было ее потянуть. Одним  прыжком
он уцепился за нее, вытягивая руки,  цепляясь  ногами;  наконец,  огромные
створы раскрылись.
   Очутившись на свободе, Мато снял с себя покрывало и поднял  его  высоко
над головой. Разноцветная ткань, раздуваемая морским ветром,  сверкала  на
солнце своими красками,  драгоценными  камнями,  изображениями  богов.  Он
пронес таким образом покрывало через всю равнину до  воинских  палаток,  и
народ, собравшийся  на  стенах,  смотрел,  как  исчезало  в  дали  счастье
Карфагена.



6. ГАННОН

   - Я должен был похитить ее! - сказал он вечером Спендию. -  Нужно  было
схватить ее и унести из дому. Никто бы не посмел остановить меня.
   Спендий не слушал его: Он лежал, вытянувшись на  спине,  и  наслаждался
отдыхом; рядом с ним стоял большой кувшин с  медовой  водой,  и  время  от
времени он погружал туда голову, чтобы полнее утолить жажду.
   Мато продолжал:
   - Что делать? Как вернуться в Карфаген?
   - Не знаю, - сказал Спендий.
   Спокойствие Спендия раздражало Мато; он воскликнул:
   - Это все твоя вина! Ты меня  увлек  за  собой,  а  теперь,  как  трус,
покидаешь! Зачем мне повиноваться тебе? Ты считаешь себя моим  господином?
Сводник, раб, сын раба!
   Он скрежетал зубами и занес на Спендия свою огромную руку.
   Грек ничего не ответил. Глиняный светильник освещал мягким светом  шест
палатки, где сиял среди висевшего оружия заимф.
   Вдруг Мато надел котурны, застегнул куртку  с  бронзовыми  пластинками,
взял шлем.
   - Ты куда? - спросил Спендий.
   - Обратно, в Карфаген. Пусти меня! Я приведу ее сюда. Если они  нападут
на меня, я их раздавлю, как гадюк. Я убью ее, Спендий!
   Он повторил:
   - Да, убью! Вот увидишь, я ее убью!
   Спендий, насторожившись, вдруг сорвал с шеста  заимф  и  бросил  его  в
угол, а на него набросал много шкур. Послышался  людской  говор,  блеснули
факелы, и вошел Нар Гавас в сопровождении человек двадцати.
   На них были белые шерстяные плащи, длинные кинжалы,  кожаные  ожерелья,
деревянные серьги, обувь  из  кожи  гиен.  Остановившись  на  пороге,  они
оперлись на копья в позе отдыхающих пастухов. Нар Гавас был самый красивый
из всех. Ремни, обшитые жемчугом, обхватывали  его  тонкие  руки;  золотой
обруч, прикреплявший к  голове  широкую  одежду,  украшен  был  страусовым
пером, спускавшимся ему за плечо; глаза его казались острыми, как  стрелы,
и во всем его существе таилось нечто внимательное и легкое.
   Он заявил, что хочет присоединиться к  наемникам,  ибо  Республика  уже
давно угрожает  его  владениям.  Ему  поэтому  выгодно  стать  на  сторону
варваров, он может быть им также полезен.
   - Я вам доставлю слонов, их много в моих лесах, вино, древесное  масло,
ячмень, финики, смолу и серу для осад,  двадцать  тысяч  пехоты  и  десять
тысяч лошадей. Я обращаюсь к тебе,  Мато,  потому  что  обладание  заимфом
сделало тебя первым в войске.
   Он прибавил:
   - К тому же мы старые друзья.
   Мато смотрел на Спендия, который слушал,  сидя  на  овечьих  шкурах,  и
кивал головой в знак согласия. Нар Гавас продолжал говорить. Он призывал в
свидетели богов и проклинал  Карфаген.  В  порыве  негодования  он  сломал
дротик. Воины его испустили в один голос  громкий  протяжный  крик.  Мато,
увлеченный его гневом, воскликнул, что принимает союз.
   Привели белого быка и черную овцу  -  символ  дня  и  символ  ночи.  Их
зарезали на краю рва. Когда ров наполнился кровью, они  погрузили  в  него
руки. Потом Нар Гавас положил свою руку на грудь  Мато,  а  Мато  свою  на
грудь Нар Гаваса. После того они такой же знак  наложили  на  холст  своих
палаток и провели ночь в пиршестве; остатки мяса сожгли  вместе  с  кожей,
костями, рогами и копытами.
   Когда  Мато  вернулся  с  покрывалом  богини,  его  встретили   долгими
приветственными криками; даже те, которые не исповедовали ханаанскую веру,
почувствовали в неясном восторге что появился гений-хранитель. Никто и  не
помышлял о том, чтобы завладеть заимфом. Таинственность, с какой Мато  его
добыл, была достаточной в глазах варваров, чтобы узаконить  обладание  им.
Так думали солдаты африканской расы. Другие,  менее  закоренелые  в  своем
гневе, не знали, на что решиться.  Будь  у  них  корабли,  они  тотчас  бы
покинули его.
   Спендий, Нар