мившись, закинув  назад
голову,  сжав  кулаки, бросил  ему  проклятие:  он  верил,  что слова  имеют
действенную силу.
     Антипа слушал, нисколько не возмущаясь.
     -  По  временам  он  приходит в  волнение, хочет  бежать,  надеется  на
освобождение,  -  добавил  самаритянин.  -  Иной раз  он  тих,  как  больное
животное. А то видно, как он ходит в темноте, повторяя: "Нужды нет! Я должен
умалиться, дабы возвеличился он!"
     Антипа и Маннэи обменялись взглядами. Но тетрарх устал от дум.
     Все эти горы вокруг него, похожие на  гребни огромных окаменевших волн,
черные расселины между  утесами,  необъятность  синего неба,  яркий  дневной
свет,  бездонные пропасти волновали его. Глубокое  уныние овладевало  им при
виде пустыни,  изрытой  подземными  сотрясениями  и  представлявшей  зрелище
разрушенных  дворцов и  амфитеатров.  Знойный ветер  доносил  запах  серы, в
котором  чудились  испарения  проклятых  городов,   погребенных  в  глубинах
Мертвого моря, под его тяжелыми водами. Эти знаки божьего гнева пугали мысль
тетрарха; он не двигался, облокотясь  на перила,  с  остановившимся  взором,
сжав обеими руками виски.
     Кто-то дотронулся до него. Он обернулся. Перед ним была Иродиада.
     Легкая  пурпуровая симарра [10] облекала ее до самых сандалий. Иродиада
так поспешно покинула свою опочивальню, что не успела надеть ни ожерелий, ни
серег. Черная коса падала ей на руку, и конец ее терялся в  углублении между
грудями. Резко приподнятые  ноздри  трепетали, радость  торжества озаряла ее
лицо, и, ободряя оцепеневшего тетрарха, она громко воскликнула:
     - Цезарь к нам благоволит! Агриппа уже в тюрьме!
     - Кто тебе сказал?
     - Я это знаю. Она добавила:
     -  Его заключили  в  тюрьму  за  то, что  он  пожелал  Кайю  [11]  быть
императором.
     Живя их подачками,  Агриппа старался всяческими  происками  добыть себе
царское  звание,  которого  и  они домогались.  Но теперь  им  нечего больше
бояться!
     - Не  легко открываются  темницы  Тиберия, да и за  самую жизнь  подчас
нельзя быть там спокойным.
     Антипа понял ее,  и, несмотря на  то что Иродиада  приходилась  Агриппе
сестрой,  он даже  оправдывал ее  жестокий  умысел.  Такие  убийства были  в
порядке вещей, роковой неизбежностью  для  каждого царствующего дома. В роду
Иродовом им уже потеряли счет.
     Затем она поведала ему, как подкупала клиентов [12], вскрывала  письма,
расставляла у  всех дверей соглядатаев  и как  ей  удалось сманить доносчика
Евтихия [13].
     -  Я ничего не  жалела!  Ради  тебя разве  не решилась  я на большее? Я
отреклась от своей дочери!
     После развода Иродиада оставила ребенка в Риме, надеясь  иметь детей от
тетрарха. Она никогда не говорила об  этом. И тетрарх задал себе вопрос: что
означает такой прилив нежности?
     Слуги  быстро натянули велариум и  принесли большие  подушки.  Иродиада
бессильно  опустилась  на них  и заплакала, повернувшись  спиною к тетрарху.
Затем она провела ладонью по векам. Она не хочет больше ни о чем думать! Она
так  счастлива!  И стала вспоминать их  былые беседы  там,  в  атриуме [14],
встречи в  термах, прогулки по  Священной улице и вечера в обширных  виллах,
под  журчание водометов,  среди арок из  цветов,  в  окрестностях Рима.  Она
заглядывала ему  в глаза, как когда-то, и, ласкаясь, приникла всем  телом  к
его груди.
     Но тетрарх оттолкнул ее. Любовь, которую она пыталась  воскресить, была
теперь так далека. Эта любовь явилась причиной всех его  несчастий. Ведь уже
скоро двенадцать  лет, как  длилась война. Она состарила тетрарха. Плечи его
сутулились под  темной тогой с фиолетовой каймой,  в бороде мелькала седина;
солнце,   проникая  сквозь  ткань  велариума,  заливало  ярким  светом   его
нахмуренное  чело.  У  Иродиады  на  лбу также появились складки, и  супруги
враждебно и угрюмо смотрели друг на друга.
     На горных  дорогах  становилось  оживленней. Пастухи погоняли стрекалом
волов, конюхи вели лошадей, дети тянули за собою ослов. Те, что спускались с
высот по  ту  сторону Махэруза, исчезали позади дворца, другие взбирались но
откосу и, добравшись до города,  выгружали свою поклажу во дворах.  Это были
поставщики тетрарха, а также слуги приглашенных на пир, посланные вперед.
     Но вот  на  противоположном конце террасы, с  левой  стороны,  появился
ессей - в белом одеянии [15], босой, бесстрастный с виду. Маннэи  устремился
к нему навстречу, подняв тесак.
     - Убей его! - крикнула Иродиада.
     - Подожди! - проговорил тетрарх. Маннэи остановился; тот - также. Потом
они удалились в разные стороны, но не теряя Друг Друга из виду.
     -  Я  его  знаю,  - сказала Иродиада. -  Его  зовут Фануил. Он пытается
увидеться с Иокананом, коль скоро ты безрассудно оставляешь его в живых!
     Антипа  стал утверждать,  что  Иоканан  может  оказать им  услугу.  Его
нападки на Иерусалим привлекают на их сторону остальных иудеев.
     -  Нет! -  возразила  она.  -  Иудеи  покоряются  любому  властителю  и
неспособны создать себе  отчизну! Ну, а того, кто смущает народ, поддерживая
в нем надежды,  сохранившиеся  со времен Неемии [16], осмотрительнее всего -
устранить.
     По мнению  тетрарха, это было не  к спеху. Бояться Иоканана? Пустое! Он
притворно засмеялся.
     - Замолчи!
     И она вновь  рассказала,  как