пять налег на весла.
   И все же настал час разлуки! Расставаться им было нелегко.  Условились,
что  Леон  будет  писать  на  имя  тетушки  Роле.  Эмма  дала  ему   совет
относительно двойных конвертов и обнаружила при этом  такое  знание  дела,
что Леон не мог не подивиться ее хитроумию в сердечных делах.
   - Так ты говоришь, там все в порядке? - поцеловав его в последний  раз,
спросила она.
   - Да, конечно!
   "Что ей далась эта доверенность?" -  немного  погодя,  шагая  по  улице
один, подумал Леон.



4

   Скоро Леон стал подчеркивать перед товарищами  свое  превосходство;  он
избегал теперь их общества и запустил дела.
   Он ждал писем от Эммы, читал и перечитывал их. Писал ей.  Воскрешал  ее
образ всеми силами страсти и  воспоминаний.  Разлука  не  уменьшила  жажды
видеть ее - напротив, только усилила, и вот однажды, в субботу  утром,  он
удрал из конторы.
   Увидев с горы долину, колокольню и вертящийся на  ней  жестяной  флажок
флюгера, он ощутил в себе то смешанное чувство удовлетворения,  утоленного
честолюбия  и  эгоистического  умиления,  которое,  вероятно,   испытывает
миллионер, когда возвращается в родную деревню.
   Он обошел ее дом. В кухне горел огонь. Он стал на часах: не мелькнет ли
за занавесками ее тень? Но тень так и не показалась.
   Тетушка Лефрансуа при виде его начала ахать и охать, нашла, что он "еще
подрос и  похудел";  Артемиза  между  тем  нашла,  что  он  "поздоровел  и
загорел".
   По старой памяти он пообедал в маленькой зале, но на этот раз один, без
податного инспектора: г-ну Бине "стало невмоготу" дожидаться "Ласточки", и
обедал он теперь на целый час раньше, то есть  ровно  в  пять,  и  все  же
постоянно ворчал, что "старая калоша запаздывает".
   Наконец Леон набрался храбрости -  он  подошел  к  докторскому  дому  и
постучал в дверь. Г-жа Бовари сидела у себя в комнате и вышла только через
четверть часа. Г-н Бовари был, кажется, очень рад его видеть, но ни в  тот
вечер, ни на другой день не отлучился из дому.
   Леон увиделся с Эммой наедине лишь поздно вечером, в проулке за  садом,
в том самом проулке, где она встречалась с другим! Они  разговаривали  под
грозой, при блеске молний, прикрываясь зонтом.
   Расставаться им было нестерпимо больно.
   - Лучше смерть! - ломая руки и горько плача, говорила Эмма. - Прощай!..
Прощай!.. Когда-то мы еще увидимся?..
   Они разошлись было в разные стороны и  снова  бросились  друг  другу  в
объятия. И тут она ему обещала придумать какой-нибудь способ, какой-нибудь
постоянный предлог встречаться без помех, по крайней мере  раз  в  неделю.
Эмма не сомневалась в успехе. Да и вообще она бодро смотрела вперед. Скоро
у нее должны были появиться деньги.
   Имея это в виду, она купила для своей комнаты две  желтые  занавески  с
широкой каймой, - как уверял г-н Лере, "по баснословно дешевой цене".  Она
мечтала о ковре - г-н Лере сказал, что это "совсем не  так  дорого",  и  с
присущей ему любезностью взялся раздобыть его. Теперь  она  уже  никак  не
могла обойтись без его услуг. Она посылала за ним по двадцать раз на день,
и он, ни слова не говоря, бросал ради нее все  дела.  Загадочно  было  еще
одно обстоятельство: тетушка Роле ежедневно завтракала у  г-жи  Бовари,  а
иногда забегала к ней просто так.
   В эту самую пору,  то  есть  в  начале  зимы,  Эмма  начала  увлекаться
музыкой.
   Однажды вечером ее игру слушал Шарль; она четыре раза  подряд  начинала
одну и ту же вещь и всякий  раз  бросала  в  сердцах,  а  Шарль,  не  видя
разницы, кричал:
   - Браво!.. Превосходно!.. Что ж ты? Играй, играй!
   - Нет, я играю отвратительно! Пальцы совсем не слушаются.
   На другой день он попросил ее "сыграть что-нибудь".
   - Если тебе это доставляет удовольствие, то пожалуйста!
   Шарль вынужден был признать, что она несколько отстала. Эмма  сбивалась
в счете, фальшивила, потом вдруг прекратила игру.
   - Нет, ничего не выходит!  Мне  бы  надо  брать  уроки,  да...  -  Эмма
закусила губу. - Двадцать франков в месяц - это дорого! - добавила она.
   - Да, правда дороговато... - глупо ухмыляясь,  проговорил  Шарль.  -  А
все-таки, по-моему, можно найти и дешевле. Иные малоизвестные музыканты не
уступят знаменитостям.
   - Попробуй найди, - отозвалась Эмма.
   На другой день, придя домой, Шарль с хитрым видом посмотрел  на  нее  и
наконец не выдержал.
   - Экая же ты упрямая! - воскликнул он. - Сегодня я был в  Барфешере.  И
что ж ты думаешь? Госпожа Льежар мне сказала, что все три ее дочки  -  они
учатся в монастыре Милосердия - берут уроки музыки по пятьдесят су, да еще
у прекрасной учительницы!
   Эмма только пожала плечами и больше уже не открывала инструмента.
   Но, проходя мимо, она, если Бовари был тут, всякий раз вздыхала:
   - Бедное мое фортепьяно!
   При гостях Эмма непременно заводила разговор о том, что  она  вынуждена
была забросить музыку. Ей выражали сочувствие. Как обидно! А  ведь  у  нее
такой талант! Заговаривали об эт