- Значит, ты еще вдобавок испорчен, молокосос несчастный? Смотри, ты на
скользкой дорожке! А ты не подумал, что эта мерзкая книга может попасть  в
руки моим детям, заронить в  них  искру  порока,  загрязнить  чистую  душу
Аталии, развратить Наполеона: ведь он уже не ребенок! Ты уверен,  что  они
ее не читали? Можешь ты мне поручиться...
   - Послушайте, господин Оме, - взмолилась Эмма, -  ведь  вы  хотели  мне
что-то сказать...
   - Совершенно верно, сударыня... Ваш свекор умер!
   В  самом  деле,  третьего  дня  старик  Бовари,  вставая  из-за  стола,
скоропостижно скончался  от  апоплексического  удара.  Переусердствовав  в
своих заботах о впечатлительной натуре Эммы, Шарль поручил  г-ну  Оме  как
можно осторожнее сообщить ей эту страшную весть.
   Фармацевт заранее  обдумал,  округлил,  отшлифовал,  ритмизовал  каждую
фразу, и у него  получилось  настоящее  произведение  искусства  в  смысле
бережности,  деликатности,  постепенности  переходов,  изящества  оборотов
речи, но в последнюю минуту гнев разметал всю его риторику.
   Подробности Эмму  не  интересовали,  и  она  ушла,  а  фармацевт  вновь
принялся обличать Жюстена; Однако он понемногу успокаивался и, обмахиваясь
феской, уже отеческим тоном читал нотацию:
   - Я не говорю, что эта книга вредна  во  всех  отношениях.  Ее  написал
врач. Его труд содержит ряд научных положений, и мужчине их не худо знать.
Я бы даже сказал, что мужчина должен их знать. Но всему свое время,  всему
свое время! Станешь мужчиной, выработается  у  тебя  темперамент  -  тогда
сделай одолжение!


   Шарль поджидал Эмму. Как только она  постучала  в  дверь,  он,  раскрыв
объятия, бросился к ней навстречу, со слезами в голосе проговорил:
   - Ах, моя дорогая!..
   И  осторожно  наклонился  поцеловать  ее.  Но  прикосновение  его   губ
напомнило ей поцелуи  другого  человека,  и  она,  вздрогнув  всем  телом,
закрыла лицо рукой.
   Все же она нашла в себе силы ответить:
   - Да, я знаю... я знаю...
   Шарль показал ей письмо от матери, в котором та без всяких  сантиментов
извещала о случившемся. Она только жалела, что ее муж не причастился перед
смертью: он умер в Дудвиле, на улице, на пороге кофейной, после кутежа  со
своими однокашниками - отставными офицерами.
   Эмма  отдала  письмо  Шарлю.  За  обедом  она  из  приличия   разыграла
отвращение к пище. Шарль стал уговаривать ее - тогда она уже  без  всякого
стеснения принялась за еду, а он с убитым видом, не шевелясь, сидел против
нее.
   По временам он поднимал голову и  смотрел  на  нее  долгим  и  скорбным
взглядом.
   - Хоть бы раз еще увидеть его! - со вздохом произнес Шарль.
   Она молчала. Наконец, поняв, что надо же что-то сказать, спросила:
   - Сколько лет было твоему отцу?
   - Пятьдесят восемь!
   - А!
   На этом разговор кончился.
   Через четверть часа Шарль проговорил:
   - Бедная мама!.. Что-то с ней теперь будет!
   Эмма пожала плечами.
   Ее молчаливость Шарль объяснял тем, что ей очень тяжело; он был  тронут
ее мнимым горем и, чтобы не бередить ей рану, делал  над  собой  усилие  и
тоже молчал. Наконец взял себя в руки и спросил:
   - Тебе понравилось вчера?
   - Да.
   Когда убрали скатерть, ни Шарль, ни Эмма не  встали  из-за  стола.  Она
вглядывалась в мужа, и это однообразное  зрелище  изгоняло  из  ее  сердца
последние остатки жалости к нему. Шарль  казался  ей  невзрачным,  слабым,
никчемным человеком, короче говоря - полнейшим ничтожеством. Куда от  него
бежать? Как долго тянется вечер! Что-то сковывало все ее  движения,  точно
она приняла опиуму.
   В передней раздался сухой стук  костыля.  Это  Ипполит  тащил  барынины
вещи. Перед тем как сложить их на  пол,  он  с  величайшим  трудом  описал
четверть круга своей деревяшкой.
   "А он уже забыл!" - глядя, как с рыжих косм несчастного калеки  стекают
на лоб крупные капли пота, подумала про мужа Эмма.
   Бовари рылся в кошельке, отыскивая мелочь. Он, видимо, не отдавал  себе
отчета, сколь унизителен для  него  один  вид  этого  человека,  стоявшего
олицетворенным укором его непоправимой бездарности.
   - Какой хорошенький букетик! - увидев на камине фиалки  Леона,  заметил
лекарь.
   - Да, - равнодушно отозвалась Эмма. -  Я  сегодня  купила  его  у...  у
нищенки.
   Шарль взял букет и стал осторожно нюхать фиалки,  прикосновение  к  ним
освежало его покрасневшие от слез глаза. Эмма сейчас же выхватила  у  него
цветы и поставила в воду.
   На другой день приехала г-жа Бовари-мать. Они с  сыном  долго  плакали.
Эмма, сославшись на домашние дела, удалилась.
   Еще через  день  пришлось  заняться  трауром.  Обе  женщины  уселись  с
рабочими шкатулками в беседке, над рекой.
   Шарль думал об отце и сам удивлялся, что так горюет о нем:  прежде  ему
всегда казалось, что он не очень к нему привязан. Г-жа Бовари-мать  думала
о своем муже. Теперь она