| |
на
руке она несет корзиночку. Потом надо будет отдать ее в пансион - это
обойдется недешево. Как быть? Шарль впадал в задумчивость. Он рассчитывал
арендовать где-нибудь поблизости небольшую ферму, с тем чтобы каждое утро
по дороге к больным присматривать за ней самому. Доход от нее он будет
копить, деньги положит в сберегательную кассу, потом приобретет
какие-нибудь акции, а тем временем и пациентов у него прибавится. На это
он особенно надеялся: ему хотелось, чтобы Берта была хорошо воспитана,
чтобы у нее появились способности, чтобы она выучилась играть на
фортепьяно. К пятнадцати годам это уже будет писаная красавица, похожая на
мать, и летом, когда обе наденут соломенные шляпки с широкими полями,
издали их станут принимать за сестер. Воображению Шарля рисовалось, как
Берта, сидя подле родителей, рукодельничает при лампе. Она вышьет ему
туфли, займется хозяйством, наполнит весь дом своей жизнерадостностью и
своим обаянием. Наконец, надо будет подумать об устройстве ее судьбы. Они
подыщут ей какого-нибудь славного малого, вполне обеспеченного, она будет
с ним счастлива - и уже навек.
Эмма не спала, она только притворялась спящей, и в то время, как Шарль,
лежа рядом с ней, засыпал, она бодрствовала в мечтах об ином.
Вот уже неделя, как четверка лошадей мчит ее в неведомую страну, откуда
ни она, ни Родольф никогда не вернутся. Они едут, едут, молча, обнявшись.
С высоты их взору внезапно открывается чудный город с куполами, мостами,
кораблями, лимонными рощами и беломраморными соборами, увенчанными
островерхими колокольнями, где аисты вьют себе гнезда. Они едут шагом по
неровной мостовой, и женщины в красных корсажах предлагают им цветы. Гудят
колокола, кричат мулы, звенят гитары, лепечут фонтаны, и водяная пыль,
разлетаясь от них во все стороны, освежает груды плодов, сложенных
пирамидами у пьедесталов белых статуй, улыбающихся сквозь водометы. А
вечером они с Родольфом приезжают в рыбачий поселок, где вдоль прибрежных
скал, под окнами лачуг, сушатся на ветру бурые сети. Здесь они и будут
жить; они поселятся у моря, на самом краю залива, в низеньком домике с
плоскою кровлей, возле которого растет пальма. Будут кататься на лодке,
качаться в гамаке, и для них начнется жизнь легкая и свободная, как их
шелковые одежды, теплая и светлая, как тихие звездные ночи, что зачаруют
их взор. В том безбрежном будущем, которое она вызывала в своем
воображении, ничто рельефно не выделялось; все дни, одинаково упоительные,
были похожи один на другой, как волны, и этот бескрайний голубой, залитый
солнцем, согласно звучащий простор мерно колыхался на горизонте. Но в это
время кашляла в колыбельке девочка или же Бовари особенно громко
всхрапывал - и Эмма засыпала лишь под утро, когда стекла окон белели от
света зари и Жюстен открывал в аптеке ставни.
Однажды она вызвала г-на Лере и сказала:
- Мне нужен плащ, длинный плащ на подкладке, с большим воротником.
- Вы отправляетесь в путешествие? - осведомился он.
- Нет, но... В общем, я рассчитываю на вас. Хорошо? Но только поскорее!
Он поклонился.
- Еще мне нужен чемодан... - продолжала она. - Не очень тяжелый...
удобный.
- Так, так, понимаю. Приблизительно девяносто два на пятьдесят, -
сейчас делают такие.
- И спальный мешок.
"Должно быть, рассорились", - подумал Лере.
- Вот, - вынимая из-за пояса часики, сказала г-жа Бовари, - возьмите в
уплату.
Но купец заявил, что это напрасно: они же знают друг друга, неужели он
ей не поверит? Какая чепуха! Эмма, однако, настояла на том, чтобы он взял
хотя бы цепочку. Когда же Лере, сунув ее в карман, направился к выходу,
она окликнула его:
- Все это вы оставьте у себя. А плащ, - она призадумалась, - плащ тоже
не приносите. Вы только дайте мне адрес портного и предупредите его, что
плащ мне скоро может понадобиться.
Бежать они должны были в следующем месяце. Она поедет в Руан будто бы
за покупками. Родольф возьмет билеты, выправит паспорта и напишет в Париж,
чтобы ему заказали карету до Марселя, а в Марселе они купят коляску и уже
без пересадок поедут по Генуэзской дороге. Она заранее отошлет свой багаж
к Лере, оттуда его доставят прямо в "Ласточку", и таким образом ни у кого
не возникнет подозрений. Во всех этих планах отсутствовала Берта. Родольф
не решался заговорить о ней; Эмма, может быть, даже о ней и не думала.
Родольфу нужно было еще две недели, чтобы покончить с делами. Через
восемь дней он попросил отсрочки еще на две недели, потом сказался
больным, потом куда-то уехал. Так прошел август, и наконец, после всех
этих оттяжек, был назначен окончательный срок - понедельник четвертого
сентября.
Наступила су
|
|