дцати столетий, осуществил непосредственную перевязку артерии;  ни  у
Дюпюитрена, которому предстояло вскрыть нарыв внутри головного мозга; ни у
Жансуля перед первой операцией верхней челюсти так не билось  сердце,  так
не дрожала рука, так не было напряжено внимание, как у Бовари, когда он  с
тенотомом в руке приблизился к Ипполиту. Как в настоящей больнице,  рядом,
на столе лежала куча корпии, вощеных ниток  и  великое  множество  бинтов,
целая пирамида бинтов, все бинты, какие только нашлись у аптекаря. Все это
еще с утра приготовил г-н Оме, - ему хотелось не только потрясти  публику,
но и пустить пыль в глаза самому себе.  Шарль  проткнул  кожу;  послышался
сухой треск. Связка была перерезана, операция кончилась.  Ипполит  не  мог
прийти в себя от изумления; он наклонился и стал целовать руку Бовари.
   - Ну полно, полно! - сказал аптекарь. - У тебя еще будет время выразить
признательность своему благодетелю!
   Он вышел рассказать об исходе операции пяти-шести любопытным,  которые,
вообразив, что вот-вот появится Ипполит и пройдется  перед  ними,  уже  не
хромая,  стояли  во  дворе.  Шарль  пристегнул  больного  к  механическому
приспособлению и пошел домой. На пороге его встретила взволнованная  Эмма.
Она бросилась ему на шею. Оба сели обедать. Шарль ел много, а за  десертом
даже попросил налить ему кофе, тогда как обыкновенно он позволял себе  эту
роскошь только по воскресеньям, если приходили гости.
   Вечер прошел чудесно;  супруги  оживленно  беседовали,  сообща  строили
планы. Разговор шел об  их  будущем  благосостоянии,  о  том,  что  нового
заведут они в своем хозяйстве. Шарль рисовал себе такую картину: больные к
нему все идут, доходы его все растут, по-прежнему любящая жена создает ему
уют. Эмма между тем испытывала блаженство от нового, освежающего  чувства,
которое было и  здоровее  и  чище  прежнего,  оттого  что  в  ней  наконец
шевельнулось нечто похожее на нежность к этому бедному малому, так  горячо
любившему ее. Она вспомнила о Родольфе, но взгляд ее тотчас же обратился к
Шарлю, и она с удивлением заметила, что у него довольно красивые зубы.
   Шарль и Эмма были уже в постели, когда, не  слушая  кухарку,  к  ним  в
спальню влетел с только что исписанным листком бумаги в руках г-н Оме. Это
была  рекламная  статья,  предназначавшаяся  фармацевтом  для   "Руанского
светоча". Он принес ее показать.
   - Прочтите сами, - сказал Бовари.
   Аптекарь начал читать:

   - "Несмотря на сеть предрассудков,  которая  все  еще  опутывает  часть
Европы, свет начал проникать и в нашу глухую провинцию. Так,  например,  в
прошедший  вторник  наш  маленький   городок   Ионвиль   оказался   ареною
хирургического опыта,  который  в  то  же  время  является  актом  высшего
человеколюбия.  Г-н  Бовари,  один  из   наших   выдающихся   практикующих
врачей..."

   - Ну, это уж чересчур!  Это  уж  чересчур!  -  задыхаясь  от  волнения,
проговорил Шарль.
   - Да нет, что вы, нисколько!.. "...оперировал искривление  стопы..."  Я
нарочно  не  употребил  научного  термина,  -  сами  понимаете:  газета...
Пожалуй, не все поймут, а надо, чтобы массы...
   - Вы правы, - сказал Шарль. - Продолжайте.
   - Я перечту всю фразу, - сказал фармацевт: - "Г-н Бовари, один из наших
выдающихся  практикующих  врачей,  оперировал  искривление  стопы  некоему
Ипполиту Тотену, который вот уже двадцать пять лет  исполняет  обязанности
конюха   в   трактире   "Золотой   лев",   что   на   Оружейной   площади,
содержательницей коего является вдова  г-жа  Лефрансуа.  Новизна  опыта  и
участие к больному вызвали такое скопление народа, что у входа в заведение
образовалась  форменная  давка.  Сама  операция  совершилась   словно   по
волшебству - выступило лишь несколько капель крови, как бы для того, чтобы
возвестить,  что  усилия   врачебного   искусства   восторжествовали   над
непокорной связкой. Удивительно, что больной (мы это утверждаем de visu [в
качестве очевидца (лат.)] нисколько не жаловался на  боль.  Его  состояние
пока что  не  внушает  ни  малейших  опасений.  Все  говорит  о  том,  что
выздоровление пойдет быстро, и, кто знает, быть  может,  на  ближайшем  же
деревенском празднике мы увидим, как славный наш Ипполит вместе с  другими
добрыми молодцами принимает участие в вакхических плясках, доказывая своим
воодушевлением и своими прыжками, что он вполне здоров? Итак, слава  нашим
великодушным ученым! Слава неутомимым труженикам, которые  не  спят  ночей
для того, чтобы род человеческий стал прекраснее и здоровее! Слава! Трижды
слава! Теперь уже можно сказать с  уверенностью,  что  прозреют  слепые  и
бодро зашагают хромые! Что фанатизм некогда  сулил  только  избранным,  то
наука  ныне  дарует  всем!  Мы  будем  держать  наших  читателей  в  курсе
последующих стадий этого замечательного лечения".
   Однако  пять  дней  спустя  к  Бовари  прибежала  перепуганная  тетушка
Лефрансуа.
   - Помогите! Он умирает!.. - кричала она. - Прямо не знаю, что делать!
   Шарль кинулся в "Золотой лев"; вслед за ним фармацевт, видя, что он без
шляпы бежит через площадь, бросил аптеку.  Весь  красный  от  волнения,  с
трудом переводя дух, г-н Оме  расспрашивал  всех,  кто  попадался  ему  на
трактирной лестнице:
   - Что такое с нашим любопытным стрефоподом?
   А стрефопод тем временем извивался в страшных судорогах, и механический
прибор, в который была зажата его нога,