часть   и
убеждалась, что отныне она тоже являет  собою  образ  влюбленной  женщины,
который прежде вызывал в ней такую зависть, убеждалась, что заветная мечта
ее молодости сбывается. И еще она испытывала блаженство  утоленной  мести.
Она так истомилась! Зато сейчас она торжествовала,  и  долго  сдерживаемая
страсть  хлынула  радостно  бурлящим   потоком.   Эмма   наслаждалась   ею
безудержно, безмятежно, бездумно.
   Следующий день прошел в новых ласках. Родольф и Эмма  дали  друг  другу
клятву. Она поведала ему свои прежние горести. Он прерывал ее поцелуями, а
она, глядя на него сквозь полуопущенные ресницы, просила еще  раз  назвать
ее по имени и повторить, что он ее любит. Это  было,  как  и  накануне,  в
лесу, в пустом шалаше башмачника. Стены шалаша были  соломенные,  а  крыша
такая низкая, что приходилось все время нагибаться. Они сидели друг против
друга на ложе из сухих листьев.
   С этого дня они стали писать друг другу каждый вечер. Эмма шла в  самый
конец сада, к реке, и засовывала свои письма  в  одну  из  трещин  обрыва,
Родольф приходил сюда за письмом и клал на его место свое, но  оно  всегда
казалось Эмме слишком коротким.
   Однажды Шарль уехал еще до рассвета, и  Эмме  захотелось  повидаться  с
Родольфом сию же минуту. Можно было сбегать в Ла Юшет, пробыть там  час  и
вернуться в Ионвиль, пока все еще  спали.  При  одной  этой  мысли  у  нее
захватило дух от страстного желания, и немного погодя она быстрыми шагами,
не оглядываясь, уже шла лугом.
   Занималась заря. Эмма, издали увидев два стрельчатых флюгера, черневших
на фоне белеющего неба, догадалась, что это дом ее возлюбленного.
   За фермой виднелся флигель, - по всей вероятности, помещик  жил  именно
там.  Эмма  вошла  туда  так,  словно  стены  сами  раздвинулись  при   ее
приближении.  Длинная,  без  поворотов,  лестница  вела  в  коридор.  Эмма
отворила дверь и вдруг увидела в глубине комнаты спящего человека. Это был
Родольф. Она вскрикнула.
   - Это ты? Это ты? - повторял он. - Как тебе удалось?.. Смотри,  у  тебя
мокрое платье.
   - Я люблю тебя! - закидывая ему на шею руки, сказала она.
   Эта смелая затея окончилась благополучно, и теперь  всякий  раз,  когда
Шарль уезжал рано, Эмма второпях одевалась и  на  цыпочках  спускалась  по
каменной лестнице к реке.
   Если досок, по которым переходили коровы, на месте не  оказывалось,  то
надо было идти вдоль реки, у самой садовой ограды.  Берег  был  скользкий.
Чтобы не упасть, Эмма цеплялась за увядшие левкои. Затем она шла  прямиком
по вспаханному полю, увязая, спотыкаясь, пачкая свою  изящную  обувь.  Она
боялась быков и через выгон бежала опрометью; косынку ее трепал  ветер.  К
Родольфу она входила тяжело дыша, раскрасневшаяся, и от нее  веяло  свежим
ароматом молодости, зелени и вольного  воздуха.  Родольф  обыкновенно  еще
спал. Вместе с ней в его комнату словно врывалось весеннее утро.
   Желтые занавески на окнах смягчали густой золотистый свет,  проникавший
снаружи. Эмма шла ощупью, жмурясь, и капли росы сверкали у нее  в  волосах
венцом из топазов. Родольф, смеясь, привлекал ее и прижимал к груди.
   Потом она обводила глазами его комнату, выдвигала ящики,  причесывалась
его гребенкой, смотрелась в его зеркальце для бритья. Часто она даже брала
в рот длинный чубук трубки, лежавшей на  ночном  столике,  среди  кусочков
лимона и сахара, возле графина с водой.
   Не менее четверти часа уходило у них на  прощание.  Эмма,  расставаясь,
плакала; ей хотелось всегда быть с  Родольфом.  Какая-то  неодолимая  сила
влекла ее к нему. Но вот однажды, когда она пришла к нему  неожиданно,  он
досадливо поморщился.
   - Что с тобой? - спросила она. - Ты нездоров? Скажи!
   В конце концов он внушительным тоном заметил,  что  она  забыла  всякую
осторожность и что эти посещения бросают на нее тень.



10

   С течением времени опасения Родольфа передались и ей. На  первых  порах
она была упоена любовью и ни о чем другом не помышляла. Но  теперь,  когда
эта любовь стала для нее жизненной необходимостью,  она  боялась  утратить
хотя бы  частицу  ее,  хоть  чем-нибудь  ее  потревожить.  Возвращаясь  от
Родольфа, она пугливо озиралась, высматривая, нет ли  какой-нибудь  фигуры
на горизонте, из какого окна ее могут увидеть. Она прислушивалась к шагам,
к  голосам,  к  стуку  повозок  и   внезапно   останавливалась,   бледная,
трепещущая, как листва тополей, колыхавшихся у нее над головой.
   Однажды утром, идя домой, она неожиданно увидела длинное дуло карабина,
наставленное как будто бы прямо на нее. Оно торчало из бочки,  прятавшейся
в траве на краю канавы. У Эммы подкашивались ноги от ужаса, но она все  же
продолжала идти вперед, как вдруг из бочки,  точно  чертик  из  коробочки,
выскочил человек. Гетры на нем были застегнуты до самых колен, фуражку  он
надвинул на глаза. Губы у него дрожали, нос покраснел.  Это  капитан  Бине
охотился на дичь.
   - Вам надо было меня окликнуть! - громко заговорил он. -  Когда  видишь
ружье, непременно надо предупредить.
   Так податной инспектор пытался объяснить напавший  на  него  страх.  Но
дело было в том, что приказ префекта  разрешал  охоту  на  уток  только  с
лодки, и, таким образом, блюститель законов г-н Бине сам же их и  нарушал.
Вот почему податному инспектору все  время  казалось,  что  идет  сельский
стражник. Но сознание оп