тут  же  их
рвал, назначал себе сроки, а потом отодвигал  их.  Он  часто  шел  к  ней,
готовый как будто бы на все, но в ее присутствии мужество покидало его,  и
когда Шарль, войдя, предлагал ему прокатиться  в  шарабанчике  в  одну  из
окрестных деревень,  где  надо  было  навестить  больного,  он  немедленно
соглашался, прощался с хозяйкой и уходил. Он утешал себя тем, что  в  муже
есть что-то от нее самой.
   А Эмма даже не задавала себе  вопроса,  любит  ли  она  Леона.  Любовь,
казалось ей, приходит внезапно, с молнийным блеском и ударами  грома;  это
вихрь, который налетает откуда-то с неба на жизнь, переворачивает ее вверх
дном, обрывает желания, точно листья, и ввергает сердце в пучину.  Она  не
подозревала, что когда водосточные трубы засорены, то от дождя на  плоских
крышах образуются целые озера, и жила спокойно до тех пор,  пока  в  стене
своего дома случайно не обнаружила трещины.



5

   Это было в одно из февральских воскресений, снежным днем.
   Вся компания - г-н и  г-жа  Бовари,  Оме  и  Леон  -  пошла  посмотреть
строившуюся в  полумиле  от  города,  в  низине,  льнопрядильную  фабрику.
Аптекарь взял с собой прогулки ради Наполеона и  Аталию;  замыкал  шествие
Жюстен с зонтами на плече.
   Ничего,    однако,    достопримечательного    не    было     в     этой
достопримечательности. На обширном пустыре, на котором, среди куч песка  и
камней, там и сям валялись уже успевшие проржаветь зубчатые колеса, стояло
длинное четырехугольное здание со множеством пробитых в нем окошек. Здание
было недостроено, и между балками сквозило небо. Привязанный  к  шесту  на
коньке пучок соломы с колосьями хлопал по ветру своею трехцветною лентой.
   Оме разглагольствовал. Он  объяснял  спутникам,  какое  значение  будет
иметь это предприятие, определял на глаз  толщину  пола  и  стен  и  очень
жалел, что у него нет измерительной линейки вроде той, какая есть  у  г-на
Бине для его личных нужд.
   Эмма шла под руку  с  аптекарем  и,  слегка  прижимаясь  к  его  плечу,
смотрела на солнечный диск,  излучавший  в  туманной  дали  свою  слепящую
матовость. Потом вдруг повернула голову - взгляд ее  невольно  остановился
на Шарле.  Фуражка  сползла  у  него  чуть  не  на  брови,  толстые,  губы
шевелились, и это придавало его лицу какое-то глупое выражение;  даже  его
спина, его невозмутимая спина, раздражала ее; ей казалось, что заурядность
этого человека сказывается во всем, вплоть до сюртука.
   Эмма все еще рассматривала Шарля, находя в своем  раздражении  какую-то
злобную радость, но в это время Леон очутился на один шаг впереди нее.  Он
побелел от холода, в от этого во  всех  чертах  его  разлилась  еще  более
нежная томность. Воротник рубашки был ему широковат, и между подбородком и
галстуком чуть-чуть видна была шея; из-под пряди волос  выглядывала  мочка
уха; его большие  голубые  глаза,  смотревшие  на  облака,  казались  Эмме
прозрачнее и красивее горных озер, в которых отражается небо.
   - Куда тебя несет! - вдруг закричал аптекарь и бросился к сыну. Мальчик
залез в известку - ему хотелось  выбелить  свои  башмачки.  Отец  его  как
следует пробрал; Наполеон заревел от обиды,  а  Жюстен  принялся  отчищать
башмаки жгутом соломы. Но, чтобы отскрести известку, нужен был нож.  Шарль
предложил свой.
   "Ах, - подумала Эмма, - он, как мужик, всюду ходит с ножом в кармане!"
   Сыпалась изморозь. Все повернули обратно.
   Вечером г-жа Бовари не пошла к соседям, и когда после ухода  Шарля  она
осталась одна, перед ней с отчетливостью почти непосредственного  ощущения
и с той удаленностью перспективы, какую сообщает  предметам  воспоминание,
вновь возникла все та же параллель. Лежа на кровати, она не отводила  глаз
от жарко пылавшего огня и как сейчас видела Леона - он стоял, одной  рукой
помахивая тросточкой, а другой держа Аталию, которая с невозмутимым  видом
посасывала льдинку. Он казался Эмме очаровательным; она приковала  к  нему
мысленный взор; она припоминала те положения, какие он принимал  в  другие
дни, сказанные им фразы, звук его голоса, весь  его  облик  и,  протягивая
губы словно для поцелуя, твердила:
   - Да, он  обворожителен!  Обворожителен!..  Уж  не  влюблен  ли  он?  -
спрашивала она себя. - Но в кого же?.. Да в меня!
   Вся цепь доказательств  в  одно  мгновение  развернулась  перед  Эммой,
сердце у нее  запрыгало.  От  огня  в  камине  на  потолке  весело  бегали
отблески. Эмма легла на спину, потянулась.
   И вслед за тем начались беспрерывные вздохи:
   "Ах, если б это сбылось! А почему бы нет? Кто может этому помешать?.."
   Шарль вернулся в  полночь,  и  Эмма  сделала  вид,  что  только  сейчас
проснулась; когда же он, раздеваясь, чем-то стукнул, она  пожаловалась  на
головную боль, а затем безучастным тоном спросила, как прошел вечер.
   - Леон сидел недолго, - ответил Шарль.
   Она не могла сдержать улыбку и, отдавшись  во  власть  нового  для  нее
очарования, уснула.
   На другой день, когда уже смерклось,  к  ней  пришел  торговец  модными
товарами г-н Лере. Ловкий человек был этот купец.
   Уроженец Гаскони, он впоследствии стал нормандцем и  сумел  сочетать  в
себе южное  краснобайство  с  кошской  хитрецой.  Его  обрюзгшее,  дряблое
безбородое лицо было точно окрашено отваром светлой  лакрицы,  а  недобрый
блеск маленьких черных глаз казался еще живее от седины. Кем он был раньше
-