ему  и портреты в галерее, которые коротали с ним одиночество и
двадцать лет улыбались ему своей застывшей улыбкой;  вспомнился
охотник   за  чирками  со  шпалер  спальни,  кровать  с  витыми
колонками, где подушка столько раз увлажнялась его  слезами,  -
все эти предметы, ветхие, убогие, унылые, неприветные, пыльные,
сонные,  внушавшие  ему только отвращение и скуку, теперь вдруг
обрели обаяние, которого раньше он не ощущал. Он упрекал себя в
неблагодарности к жалкому, древнему,  полуразвалившемуся  дому,
который  укрывал  его,  как  мог,  и  при  всей своей дряхлости
силился устоять, чтобы не  задавить  его  своими  руинами,  как
восьмидесятилетний  слуга  держится  на  трясущихся ногах, пока
хозяин еще тут; в памяти всплывали мгновения горьких  радостей,
печальных услад, улыбчивой грусти; привычка, эта неторопливая и
бледная  спутница  жизни,  сидя  на знакомом пороге, глядела на
него глазами скорбной  ласки  и  проникновенно,  тихим  голосом
напевала песенку раннего детства, песенку кормилицы; и, покидая
портал,  он  словно  ощутил,  как незримая рука схватила его за
плащ и потянула назад.
     Когда он выехал из  ворот  впереди  повозки,  порыв  ветра
принес свежий запах вереска, омытого дождем, нежный и волнующий
аромат   родной  земли;  вдали  звонил  колокол,  и  серебряные
переливы  доносились  на  крыльях  того  же  ветерка  вместе  с
благоуханием  ланд.  Это  было  слишком, и Сигоньяк, охваченный
щемящей тоской по  родному  дому,  хотя  и  находился  всего  в
нескольких  шагах  от него, дернул повод, и старая кляча тут же
послушно повернула вспять, проявив,  казалось  бы,  недоступную
для  ее  возраста  живость;  Миро  и Вельзевул, как по команде,
подняли головы, словно угадывая чувства хозяина, остановились и
обратили к нему вопрошающий взгляд. Но минута колебания привела
к результату, обратному тому, какой можно  было  ожидать,  ибо,
оглянувшись,  Сигоньяк  встретился  глазами с Изабеллой, и взор
девушки был исполнен такой томной нежности и явственной мольбы,
что барон наш покраснел, побледнел и начисто позабыл  и  ветхие
стены  замка,  и  аромат  вереска,  и  переливы  колокола, хотя
скорбно-призывный звон его ни на секунду  не  умолкал;  натянув
поводья  и  сжав  бока лошади, Сигоньяк помчался вперед. Борьба
была окончена: Изабелла победила.
     Повозка направилась в сторону дороги, о которой была  речь
на  первой странице этой книги, изгоняя перепуганных лягушек из
выбоин, полных воды. Когда она выехала на дорогу и волам  стало
легче  тащить  по  утоптанной почве тяжелую колымагу, в которую
они  были  впряжены,  Сигоньяк  из   авангарда   перебрался   в
арьергард,  не  желая проявлять чересчур откровенное внимание к
Изабелле, а,  возможно,  также  ища  уединения,  чтобы  всецело
отдаться думам, тревожившим его душу.
     Островерхие  башни  замка Сигоньяк наполовину скрылись уже
за купами деревьев; барон поднялся на стременах, чтобы  увидеть
их  еще  раз,  и,  опустив  взгляд, заметил Миро и Вельзевула и
прочел на их жалостных физиономиях всю ту  боль,  какую  только
способно   выразить   животное.   Воспользовавшись   задержкой,
вызванной  созерцанием  башен,   Миро   напряг   свои   дряблые
старческие   мышцы,  чтобы  подпрыгнуть  как  можно  выше  и  в
последний раз лизнуть лицо хозяина.  Сигоньяк  понял  намерения
бедного  пса, подхватил его на уровне стремени за обвисшую кожу
загривка, поднял на седло и поцеловал в черный шершавый нос, не
уклоняясь от влажной  ласки  животного,  в  знак  благодарности
облизавшего ему усы. Тем временем более проворный Вельзевул при
помощи  своих  цепких  когтей  взобрался  с  другой  стороны по
сапогам и ляжкам Сигоньяка, высунул у самой  руки  свою  черную
мордочку  и,  вращая  большими  желтыми  глазами, оглушительным
мяуканьем  тоже  молил  о  последнем  привете.  Молодой   барон
несколько  раз  провел  рукой  по  безухой  голове  кота, а тот
тянулся и выгибался, чтобы лучше ощутить дружеское почесывание.
Мы побоимся вызвать насмешку  над  нашим  героем,  сказав,  что
смиренные  проявления  преданности  этих  двух тварей, лишенных
души, но не чувства,  несказанно  умилили  его,  и  две  слезы,
поднявшиеся  с рыданием из глубины сердца, упали на головы Миро
и Вельзевула и  нарекли  их  друзьями  хозяина  в  человеческом
смысле этого слова.
     Оба  животных  некоторое  время  смотрели вслед Сигоньяку,
который пустил лошадь рысью, чтобы нагнать повозку, а когда  он
исчез   из  виду  за  поворотом  дороги,  в  братском  согласии
отправились обратно, к замку.
     Ночная гроза  не  оставила  на  песчаной  почве  ланд  тех
следов,  какие оставляют проливные дожди на менее сухих землях;
природа только освежилась  и  заблестела  своеобразной  суровой
красотой.  Лиловые  цветочки  вереска,  омытые небесной влагой,
устилали склоны холмов; заново зазеленевший дрок кивал золотыми
цветами; водяные растения  раскинулись  по  вновь  напитавшимся
влагой  болотам;  сосны  и  те  менее мрачно покачивали темными