архитектурные  рельефы  со  светотенью  и  перспективой.  Здесь
смутно можно было различить также ряд Атлантов,  поддерживавших
карниз  на  консолях,  откуда  ниспадал орнамент из виноградных
листьев и лоз в виде арки, за  которой  проглядывало  выцветшее
небо,  а  на  нем  - неведомые острова, нанесенные подтеками от
дождей. Между Атлантами в нарисованных нишах красовались  бюсты
римских  императоров и других исторических личностей, вовсе это
было  до  того  смутно,   блекло,   истерто,   испорчено,   что
представлялось  не настоящей, а призрачной живописью, о которой
нужно рассказывать  тенями  слов  взамен  обычной  человеческой
речи,  слишком  плотской  для нее. Казалось, эхо этой пустынной
лестницы с удивлением отзывается на шум шагов.
     Дверь, обитая линялой зеленой материей, висевшей  клочьями
на  гвоздях  с облезлой позолотой, открывалась в залу, которая,
по-видимому, служила столовой в те легендарные времена, когда в
этом безлюдном доме еще вкушали  пищу.  Потолок  был  перерезан
пополам  толстой  балкой,  от  которой  в  обе стороны полосами
отходили фальшивые брусья, а промежутки когда-то были  окрашены
в  голубой цвет, ныне затянутый слоем пыли и паутины, добраться
же щеткой на такую высоту явно никто не пытался. Над  старинным
камином  оленья  голова  раскинула  свои  ветвистые  рога, а по
стенам с закопченных полотен смотрели воины в кирасах,  -  шлем
был  рядом,  на  столе,  или в руках у пажа, - со жгуче-черными
живыми глазами на мертвых лицах, вельможи в мантиях  с  круглым
крахмальным   воротником,  на  котором  голова  покоилась,  как
покоятся  отсеченные  главы  Иоанна  Крестителя  на  серебряных
блюдах;  почтенные  матроны  в старомодных нарядах пугали своей
мертвенной бледностью; из-за пожухлых красок они превратились в
ламий,  вампиров  и  оборотней.  Грубая  мазня   провинциальных
живописцев  придавала этим портретам особенно жуткий и зловещий
вид. Некоторые были без рам, другие  окаймлены  потускневшим  и
порыжевшим  золотым  багетом.  В  углу  каждого портрета имелся
фамильный  герб  и  был  обозначен   возраст   оригинала;   но,
независимо  от  эпохи, особой разницы между ними не замечалось;
на всех полотнах, потемневших от лака и  покрытых  слоем  пыли,
свет  был желтый, а тени черные, как уголь; два-три портрета от
плесени  и  цвели  приобрели  окраску   разлагающихся   трупов,
наглядно   доказывая  полное  равнодушие  к  изображению  своих
славных предков со стороны последнего отпрыска этого знатного и
доблестного  рода.  Вечером  при  зыбком  свете  ламп  немые  и
неподвижные  образы,  должно  быть,  превращались  в страшные и
смешные привидения.
     Ничего нет печальнее, чем  забытые  портреты  в  пустынных
покоях,   полустертые   воспроизведения  тех  форм,  что  давно
распались под землей.
     Но в таком виде эти рисованные призраки вполне подходили к
печальному  безлюдию  замка.  Обитатели  из   плоти   и   крови
показались бы чересчур живыми для этого мертвого дома.
     Середину  залы занимал стол почерневшего грушевого дерева,
с витыми ножками, наподобие колонн Соломонова храма, в  которых
древоточцы пробуравили множество отверстий, не встречая помех в
своих  скрытных  трудах.  Серый  налет,  на  котором можно было
чертить вензеля, покрывал доску стола, из чего явствовало,  что
обедают за ним не часто.
     Два   поставца  или  буфета  того  же  дерева  с  резьбой,
приобретенные, по всей вероятности, вместе со столом во времена
процветания, стояли на противоположных концах залы;  фарфоровые
щербатые  вазы,  разрозненные  бокалы,  несколько  керамических
фигурок работы Бернара Палисси, изображающих змей, рыб,  крабов
и  раковины, покрытые глазурью по зеленому полю, служили убогим
украшением пустых полок.
     Бархатная обивка пяти-шести стульев, в прошлом,  возможно,
пунцовая,  от  времени  и  употребления  стала рыжей, из дыр ее
торчал волос, а сами стулья  хромали  на  непарных  ногах,  как
разностопные  стихи  или  покалеченные вояки, бредущие восвояси
после сражения. Пожалуй, только бесплотный дух мог без большого
риска усесться на такой стул, да и  употреблялись  они,  должно
быть,  лишь  в тех случаях, когда предки, выходя из облупленных
рам, рассаживались  вокруг  пустого  стола  и  за  воображаемым
ужином  в долгие зимние ночи, столь благоприятные для дружеской
встречи привидений, вели беседы об упадке своего славного рода.
     Из этой залы был ход в другую,  несколько  меньшую.  Здесь
стены  были украшены фландрскими шпалерами. Но не надо при этом
представлять себе  несообразное  с  окружающим  роскошество,  -
шпалеры  были  протертые,  изношенные,  выцветшие,  и полотнища
расползались по всем швам, держась на стенах только  считанными
нитями и силой привычки. Слинявшие деревья были желтыми с одной
стороны и синими с другой. Цапля, стоящая на одной ноге посреди
тростника,  порядком  пострадала  от  моли. Фламандскую ферму с
колодцем, увитым хмелем, почти уже нельзя было различить, а  на