требовать  объяснений  поступка,  в  котором,  кстати,  не было
ничего  предосудительного.  Во  Франции  никому  и  никогда  не
возбранялось   ухаживать  за  хорошенькой  женщиной.  Нападение
наемного убийцы на Новом мосту было, разумеется, менее законно,
и хотя, по всей вероятности, почин и тут  исходил  от  молодого
герцога,  как  проследить  темные  ходы,  связавшие  заведомого
бандита с блистательным вельможей? Но, допустим, их удалось  бы
вскрыть;  как  это  доказать,  у  кого просить защиты от подлых
ловушек? В глазах власть имущих,  пока  Сигоньяк  скрывал  свое
имя,  он  был лишь презренным скоморохом, шутом низкого пошиба,
которого  дворянин  вроде  Валломбреза  мог  по  своей  прихоти
проучить  палками,  засадить в темницу или попросту убить, если
тот чем-то не угодил или помешал ему, и никто не стал бы за это
порицать   высокородного   аристократа.   Изабеллу   за   отказ
поступиться  своей честью обозвали бы ломакой и недотрогой, ибо
добродетель  актрис  встречала  не  одного  Фому  Неверного   и
скептика   Пиррона.   Значит,   открыто   обвинить  герцога  не
представлялось возможным, отчего Сигоньяк приходил в бешенство,
но поневоле признавал правоту  Ирода  и  Педанта,  советовавших
молчать,  смотреть  в  оба  и  быть  настороже, потому что этот
проклятущий герцог, красивый, как бог, и злобный,  как  дьявол,
конечно, не отступится от своих намерений, хоть они и потерпели
крах  по  всем статьям. Ласковый взгляд Изабеллы, которая сжала
своими белыми ручками трепещущие руки Сигоньяка,  заклиная  его
из  любви  к  ней  обуздать  свое рвение, окончательно успокоил
барона, и жизнь вошла в обычную колею.
     Первые спектакли труппы стяжали большой  успех.  Стыдливая
грация   Изабеллы,   искрящийся   задор   Субретки,  кокетливое
изящество   Серафины,   смехотворная   напыщенность    капитана
Фракасса,  величественный  пафос  Тирана,  белые зубы и розовые
десны  Леандра,  комическое  простодушие   Педанта,   лукавство
Скапена,  превосходная  игра Дуэньи произвели в Париже такое же
впечатление, что и в провинции;  после  того  как  наши  актеры
понравились  городу,  им  оставалось  лишь  получить  одобрение
двора, где собраны люди  с  особо  изысканным  вкусом  и  особо
тонкие ценители театрального искусства; уже поговаривали о том,
чтобы пригласить труппу в Сен-Жермен, так как король, услышав о
ней,  пожелал  ее  увидеть,  к немалому восторгу Ирода, главы и
казначея труппы.  Многих  знатные  лица  просили  актеров  дать
спектакль у них на дому по случаю какого-нибудь празднества или
бала,   потому  что  дамы  любопытствовали  посмотреть  труппу,
соперничавшую с актерами "Бургундского отеля" и театра "Марэ".
     Не мудрено, что Ирод, привыкнув к таким  просьбам,  ничуть
не  удивился, когда в одно прекрасное утро в гостиницу на улице
Дофина явился то ли управитель, то  ли  дворецкий  из  богатого
дома,  весьма  почтенный  на  вид,  какими бывают простолюдины,
состарившиеся  в  услужении  у  родовитых  фамилий,  и  пожелал
поговорить  с ним о делах театра от имени хозяина своего, графа
де Поммерейля.
     Этот дворецкий был одет с головы до ног во все  черное,  с
цепью  из золотых дукатов на шее, в шелковых чулках, в башмаках
с большими помпонами,  тупоносых  и  просторных,  как  положено
старику,   у  которого  случаются  приступы  подагры.  Отложной
воротник белел  на  черном  камзоле  и  оттенял  загоревшее  на
деревенском  солнце  лицо,  где, точно хлопья снега на античных
изваяниях, выделялись брови, усы и бородка. Длинные, совершенно
седые волосы ниспадали до самых плеч, придавая всей  наружности
дворецкого  весьма  патриархальный  и положительный вид. Должно
быть, он принадлежал  к  той  вымирающей  породе  старых  слуг,
которые  пекутся  о  благополучии господ больше, нежели о своем
собственном, корят их за неразумные траты и  в  трудную  годину
приносят  свои  скудные  сбережения,  чтобы  поддержать  семью,
кормившую их во времена процветания.
     Ирод не мог налюбоваться приятным обличием  и  благолепием
дворецкого, который, поклонившись, повел такую учтивую речь:
     - Следовательно, вы и есть тот самый Ирод, который твердой
рукой,  подобно  Аполлону,  управляет сонмом муз, иначе говоря,
превосходной  труппой,  чья  слава  распространилась  по  всему
городу  и  даже  за  пределами  его,  достигнув  владений моего
хозяина.
     - Да, мне выпала эта честь, - отвечал Ирод, отвесив  самый
любезный  поклон,  который  только  мог  сочетаться со свирепой
физиономией трагика.
     - Граф  де  Поммерейль  очень  желал  бы  развлечь   своих
именитых  гостей  представлением  театральной  пьесы  у  себя в
замке, - продолжал старик. -  Решив,  что  ни  одна  труппа  не
пригодна  для  этого  в  такой  мере, как ваша, он прислал меня
спросить,  не  согласитесь  ли  вы  дать  спектакль  у  него  в
поместье, расположенном всего в нескольких лье от Парижа. Граф,
хозяин  мой,  весьма щедрый вельможа, не постоит за расходами и