| |
должно быть, радовала глаз в блеске новизны. От сырости, от
трения плеч и сальных затылков по низу окраска совсем пропала,
оставив грязную и растрескавшуюся штукатурку. Прежде посетители
кабачка были люди приличные; но мало-помалу вкусы становились
изысканнее, придворные и военные уступили место картежникам,
жуликам, грабителям, ворам, теплой компании бродяг и
проходимцев, наложившей свой мерзкий отпечаток на все
заведение, превратив веселый кабачок в опасное логово.
Отдельные кабинеты походили на чуланы, проникнуть в них
можно было, лишь уподобясь улитке, втягивающей в раковину рожки
и голову; открывались они на галерею, куда вела деревянная
лестница, занимавшая всю стену напротив входа. Под лестницей
стояли полные и порожние бочки, расположенные в строгом порядке
и радовавшие взгляд пьяницы лучше всякого украшения. В камине с
высоким колпаком пылали охапки хвороста, и горящие веточки
спускались до самого пола, который был сложен из щербатого
кирпича, а потому не грозил воспламениться. Огонь очага бросал
отблески на оловянную крышку стойки, помещавшейся напротив, где
за баррикадой из горшков, пинт, бутылок и кувшинов восседал
кабатчик. От яркого пламени тускнело желтоватое сияние
потрескивающих чадных свечек, и вдоль стен плясали карикатурные
тени посетителей с несуразными носами, с торчащими
подбородками, с чубами, как у Рике Хохолка, и прочими
уродствами в духе "Комических фантазий" знаменитого
Алькофрибаса Назье. Этот бесовский пляс черных силуэтов,
кривлявшихся позади живых людей, казалось, смешно и метко
передразнивает их. Завсегдатаи кабака сидели на скамьях,
облокотясь на доски стола, испещренные насечками, изукрашенные
вензелями, кое-где прожженные, все в пятнах от жирных подливок
и от вин; но рукавам, которые терлись о них, некуда было
становиться еще грязнее; многие вдобавок прохудились на локтях
и никак не могли защитить руки от грязи. Разбуженные сутолокой
кабачка две-три курицы, пернатые попрошайки, проникли в залу
через дверь со двора и, вместо того чтобы в столь поздний час
дремать на своем насесте, клевали под ногами посетителей крошки
с пиршественного стола.
Когда Жакмен Лампурд вошел в "Коронованную редиску", его
оглушил невообразимый гам. Зверского вида молодцы потрясали
пустыми кружками, барабанили кулаками по столу с такой
сокрушительной силой, что сальные огарки дрожали в железных
подсвечниках. Другие гуляки выкрикивали: "Лей пополней!" - и
подставляли кружки. Третьи стучали ножами о края стаканов и
бряцали тарелкой о тарелку, вторя застольной песне, которую
хором горланили остальные, завывая вразнобой, точно собаки на
луну.
Иные оскорбляли стыдливость дебелых служанок, которые
проносили блюда с дымящимся жарким над головами гостей и не
могли обороняться от любовных посягательств, более дорожа
сохранностью кушаний, нежели своей добродетели. Кое-кто курил
длинные голландские трубки, норовя выпускать дым через ноздри.
Не одни только мужчины участвовали в этой сумятице -
прекрасный пол был тут представлен довольно уродливыми
образцами, ибо порок позволяет себе иной раз быть не менее
неприглядным, чем добродетель. Филиды, чьим Тирсисом или
Титиром мог с помощью подходящей монеты стать первый встречный,
прогуливались попарно, останавливались у столиков и, как ручные
горлинки, пили из чаши каждого. От обильных возлияний вкупе с
жарой щеки их багровели под кирпично-красными румянами, так что
они казались идолами, раскрашенными в два слоя. Накладные или
настоящие волосы, закрученные кудельками, липли к набеленному
до блеска лбу или же в виде длинных буклей, завитых щипцами,
спускались на глубокий вырез густо наштукатуренной груди, по
фальшивой белизне которой были наведены голубые жилки. Наряд
этих особ отличался кричащим и жеманным щегольством. Всюду
ленты, перья, кружева, позументы, аксельбанты, блестки, яркие
краски. Но нетрудно было разглядеть, что роскошь эта показная -
сплошь подделка, мишура: жемчуг - дутое стекло, золотые
украшения сработаны из меди, шелковые платья вывернуты и
перекроены из выкрашенных юбок; но это великолепие дурного тона
казалось ослепительным в пьяных глазах завсегдатаев кабачка.
Что касается духов, то от этих прелестниц не веяло ароматом
роз, а, как из хорьковой норы, разило мускусом, единственным
запахом, способным перебить зловоние кабака и от сравнения
представлявшимся слаще бальзама, амброзии и росного ладана.
Время от времени какой-нибудь молодчик, разгоряченный похотью и
вином, сажал к себе на колени покладистую красотку и, смачно
целуя ее, шепотом делал ей предложения в анакреонтическом духе,
на которые ответом было жеманное хихиканье и отказ, означавший
согласие; потом по лестнице поднимались парочки, мужчина
обнимал женщину за талию, а женщина, хватаясь за перила,
|
|