моном, ты – Синухе, а я ведь думал, что ты умер!
Он прогнал своих телохранителей и писцов с их картами и свитками, потребовал 
вина и
предложил мне его со словами:
– Неисповедимы пути Амона, раз мы встречаемся с тобой в красной земле, в этом
загаженном городишке.
При этих словах сердце мое в груди шевельнулось, и я понял, что тосковал по 
нему. Я
поведал ему о своей жизни и обстоятельствах то, что счел удобным, и он 
предложил:
– Если хочешь, можешь сопровождать наши отряды как врачеватель и разделить с 
нами
славу, ибо я не на шутку решил устроить этим грязным хабири такую головомойку, 
что они
запомнят мое имя и пожалеют, что родились на свет.
И еще он сказал:
– Я, наверное, был совсем глупым мальчишкой, не смывшим с ног своих навоз, 
когда мы
встретились с тобой в первый раз. Ты уже тогда был уважаемым человеком и дал 
мне много
хороших советов. Теперь я поумнел, и в руках у меня, как видишь, золотая плеть. 
Но я
заслужил ее презренной работой в отрядах фараона, ловивших преступников и 
разбойников,
которых он в безумии своем освободил из рудников. Нам пришлось немало 
потрудиться,
прежде чем мы их всех перебили. Зато как только я услышал о набегах хабири, я 
попросил у
фараона отряды для борьбы с ними, и никто из высших воинов не оспаривал у меня 
этой чести,
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 85
ибо около фараона сыплется гораздо больше золота и орденов, чем в пустыне, а 
острые копья и
воинские кличи хабири ужасны. Таким образом, я наконец получил возможность 
набираться
опыта и обучать воинов в настоящих сражениях, но у фараона одна забота – чтобы 
я воздвиг
храм в честь его бога здесь, в Иерусалиме, и изгнал хабири, не проливая при 
этом крови, – тут
Хоремхеб расхохотался и хлестнул плеткой себя по ноге.
Я тоже рассмеялся, но он скоро вновь стал серьезен и добавил:
– Если быть честным, Синухе, я сильно изменился со времени нашей последней 
встречи,
ибо человек, который живет вблизи Эхнатона, невольно меняется. Он рождает во 
мне
беспокойство, он так много думает и говорит о своем боге, непохожем на других, 
что и мне в
Фивах нередко казалось, будто у меня под черепом копошатся муравьи, и сон не 
брал меня по
ночам, если я не напивался или не веселился с женщинами, чтобы в голове 
прояснилось. У него
очень странный бог. Он круглый, но не имеет лица, хотя находится повсюду, 
своими длинными
руками он благословляет все творения, а раб и знатный равны перед ним. Скажи 
мне, Синухе,
разве здоровый человек может утверждать такие вещи? Я не нахожу этому других 
объяснений,
кроме того, что в раннем детстве фараона, наверное, укусила больная обезьяна. 
Кому, кроме
безумца, придет в голову, что хабири можно прогнать, не пролив крови? Вот ты 
услышишь, как
истошно они кричат в бою, и поймешь, что я прав. Но пусть фараон умывает руки, 
если ему так
хочется. Я с удовольствием возьму грех на себя и передавлю всех хабири своими 
колесницами.
Выпив еще вина, он продолжал:
– Мой бог – Хор, но я ничего не имею и против Амона, ибо в Фивах я научился
проклинать его именем, и это отлично действует на воинов. Но Амон стал слишком
могущественным, и новый бог соревнуется с ним во имя укрепления власти фараона. 
Это мне
сказала сама Божественная царица-мать, а также жрец Эйе, он теперь носит кривой 
посох по
правую руку фараона. С помощью Атона они надеются свергнуть Амона или, по 
крайней мере,
ограничить его власть, ибо негоже, чтобы жрецы Амона имели в Египте большую 
власть, чем
фараоны. Культа нового бога требуют интересы государства. Как воин, я это 
хорошо понимаю.
И ничего не имею против того, чтобы молодой фараон строил в его честь храмы и 
оплачивал
его жрецов, но он сли