раон дал его отцу для строения храмов. Метуфер умер,
 а его отец
уже не царский строитель. Разве ты этого не знаешь?
– Если это правда, – сказал я улыбаясь, – я почти уверен, что его покарал Амон, 
потому
что он нанес оскорбление этому божеству.
И я рассказал, как жрец и Метуфер плевали в лицо статуе Амона и мыли ее своею 
слюной,
а себя умащали священными притираниями бога. Она тоже улыбалась, но глаза ее 
оставались
холодными и она смотрела куда-то вдаль. Вдруг она сказала:
– Почему ты не пришел ко мне тогда, Синухе? Если бы ты искал меня, то нашел бы. 
Ты
поступил дурно, отправившись с моим перстнем не ко мне, а к другим женщинам.
– Я был еще мальчик и, пожалуй, боялся тебя, – сказал я. – Но в моих снах,
Нефернефернефер, ты была моей сестрой, и я еще не познал ни одной женщины, 
потому что
надеялся когда-нибудь встретить тебя.
Она недоверчиво улыбнулась.
– Я думаю, ты лжешь, – сказала она, – я ведь в твоих глазах, наверное, старая и
некрасивая, тебе забавно смеяться надо мной и говорить мне неправду.
Она смотрела на меня, а глаза ее, как прежде, светились радостью, она вдруг 
помолодела,
стала такой же, как тогда, и сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди.
– Я хочу быть честен с тобой. Это правда, что я никогда не знал женщины, но, 
может
быть, неправда, что ждал только тебя. Мимо меня прошло много женщин, молодых и 
старых,
красивых и безобразных, умных и глупых, но я смотрел на них только глазами 
врачевателя, и
ни одна из них не зажгла моего сердца, а почему это так – я не знаю.
И еще я добавил:
– Я мог бы сказать, что в этом повинен камень, который я получил от тебя в знак 
дружбы,
и что, сама того не ведая, ты опутала меня чарами. Или, быть может, меня 
околдовало
прикосновение твоих мягких уст. Но это не объяснение. И если ты тысячекратно 
спросишь
меня: почему, ответить тебе я не сумею.
– Может быть, ты в детстве упал с воза и напоролся на оглоблю, и это сделало 
тебя
печальным и одиноким? – засмеялась она и чуть тронула меня рукой так, как еще 
ни одна
женщина меня не касалась. Мне не пришлось ей отвечать – она сама поняла, что 
это неправда,
поэтому быстро отдернула руку и шепнула:
– Давай выпьем вместе вина, чтобы нам стало весело. Может быть, я и в самом 
деле еще
повеселюсь с тобой, Синухе.
Мы выпили.
Хоремхеб обвил стан сидящей рядом с ним женщины, называя ее сестрой, а женщина
улыбалась, прикрывала ему рот рукой и говорила, что не любит глупостей, о 
которых пожалеет
на следующее утро. Но Хоремхеб встал, держа чашу вина в руках, и крикнул:
– Клянусь своим соколом и всеми богами обоих Египтов! Я никогда не жалею о
сделанном, а с этого дня буду смотреть только вперед, никогда не оглядываясь. И 
хотя я не
могу перечислить всех богов по именам, пусть они все слышат мою клятву.
Он снял с шеи золотую цепь и хотел повесить ее на шею женщины, но она отвела 
его руку
и сердито сказала:
– Я порядочная женщина, а не уличная девка.
Потом она встала, разгневанная, и пошла к выходу, но в дверях незаметно для 
других
поманила Хоремхеба, он последовал за ней, и я в этот вечер больше не видел ни 
его ни ее.
Их исчезновения никто не заметил – было уже поздно и гостям пришла пора 
расходиться.
Но все продолжали пить вино, слонялись, пошатываясь, спотыкаясь о скамеечки и 
тряся
отобранными у музыкантов погремушками. Опьяневшие гости обнимались, называя 
друг друга
братьями и друзьями, а минуту спустя затевали драки и кричали: «Свинья!», 
«Кастрат!».
Женщины бесстыдно снимали парики и предлагали мужчинам ласкать их голые макушки,
 ибо с
тех пор как богатые и знатные женщины начали брить головы, никакая другая ласка 
не
распаляла так мужчин. Некоторые из них подходили также к Нефернефернефер, но 
она
отстраняла их, а я, невзира