на родину к моему богу так что теперь ты, 
наверное,
расстанешься со мной и с радостью избавишься от меня, ведь я доставила тебе 
столько хлопот и
неприятностей.
Но я ответил:
– Ты хорошо знаешь, Минея, что я отправлюсь за тобой на Крит.
Она смотрела на меня, и глаза ее были словно море в лунную ночь, она накрасила 
губы, а
брови казались тоненькими черными ниточками, и она сказала:
– Не понимаю, Синухе, почему ты хочешь следовать за мной, ведь судно надежно
доставит меня на родину, и со мной больше не может случиться ничего плохого.
– Ты знаешь это так же хорошо, как я, Минея, – отвечал я ей.
Тогда она вложила свои крепкие длинные пальцы в мою руку, вздохнула и сказала:
– Я так много испытала с тобой, Синухе, и увидела столько разных народов, что 
родина
превратилась в моих воспоминаниях в далекий прекрасный сон, и я уже не так 
тоскую о своем
боге, как прежде. Поэтому я и откладывала отъезд всякими пустыми отговорками, 
но, танцуя
перед быками, снова поняла, что умру, если ты возьмешь меня.
– Да, да, да, об этом мы уже давно договорились, – заверил я ее, – я не 
собираюсь брать
тебя – это не стоит того, чтобы ты разгневала твоего бога. Как говорил Каптах, 
любая рабыня
может дать мне то, в чем ты отказываешь, и в этом не будет никакой разницы.
Тогда глаза ее сверкнули зеленью, как у дикой кошки во тьме, она всадила ногти 
в мою
ладонь и сказала:
– Сейчас же убирайся к этим рабыням, мне противно тебя видеть. Беги к грязным
портовым девкам, раз тебе так хочется, но после этого не показывайся мне на 
глаза, а не то я
выпущу из тебя кровь твоим же ножом. Ты тоже можешь обходиться без того, без 
чего
обхожусь я.
Я улыбнулся, поддразнивая ее:
– Мне не запрещал этого ни один бог.
– Я тебе не запрещаю, но только посмей после этого явиться ко мне, – вспыхнула 
она, и я
успокоил ее:
– Не волнуйся, Минея, мне до смерти надоело то, о чем ты говоришь, нет ничего 
более
скучного, чем веселиться с женщиной, испытав это, я потерял охоту к таким 
радостям на всю
жизнь.
Она снова вспылила и сказала:
– Твои речи глубоко оскорбляют во мне женщину, и я уверена, что вряд ли 
прискучила бы
тебе, если бы это случилось.
Как я ни старался, я так и не сумел сказать ей ничего такого, чем бы она была 
довольна,
ночью она не легла рядом со мной, как прежде, а взяла свой коврик, ушла в 
другую комнату и
накрылась с головой, будто спит.
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 140
Тогда я позвал ее, спрашивая с упреком:
– Почему ты больше не согреваешь меня, Минея, ведь ты моложе меня, а ночи 
холодные,
я весь дрожу от стужи на своей циновке.
– Ты говоришь неправду, – возразила она, – я просто задыхаюсь от жары, а если 
тебе
холодно, попроси, чтобы принесли жаровю или уложи рядом с собой кошку, и не 
мешай мне
больше.
Я пошел к ней и, прикоснувшись, убедился, что телло ее действительно горит и 
дрожит.
– Позволь мне полечить тебя, ты, кажется, заболела, – предложил я ей.
Но она отбросила ногами покрывало, оттолкнула меня и сказала сердито:
– Говорю тебе, убирайся прочь, меня исцелит мой бог.
Однако немного погодя она все-таки попросила:
– Дай мне какое-нибудь снадобье, Синухе, а то я стану плакать и задохнусь.
Я дал ей успокоительное, и наконец она уснула, а я не спал, пока в утренних 
сумерках на
пристани не залаяли собаки. Так наступил день нашего отъезда, и я сказал 
Каптаху:
– Собери наши вещи, мы сядем на корабль, чтобы доплыть до родины Минеи.
– Я это предвидел, – отвечал Каптах, – и не стану разрывать свои одежды, 
поскольку их
придется снова зашивать, а твое коварство не стоит того, чтобы я посыпал голову 
пеплом, ведь
при выезде из Митанни ты клялся,