чки у всех, кто уезжал. Но никто из прибывших на судах 
не
стремился проникнуть в глубь страны, все они знали в ней только этот порт, а в 
порту были
такие же кабачки, дома увеселений, девушки и дикая сирийская музыка, как во 
всех других
портах мира, поэтому они чувствовали себя здесь как дома, не спешили уплывать и 
для
верности приносили жертвы не только своим богам, изображения которых капитаны 
держали у
себя в закрытых каютах, но и хеттским – Праматери – Земле и Небу.
Жужжа, словно рой мух, они собирались на прибрежных улицах, высасывая через
тростинки пиво из кувшинов, так что вокруг одного кувшина могло расположиться
десять-двенадцать человек из разных стран. Хеттское пиво было крепкое, оно 
ударяло в голову
словно угар, и по вечерам пьяные гуляки бесчинствовали в гончарных мастерских, 
вламывались
в дома увеселений, ранили друг друга ножами и палками, насильно затаскивали на 
свои суда
девиц, пока не являлись хеттские стражи и не усмиряли их копьями. Но что бы они 
ни делали,
им разрешалось возместить ущерб медью или серебром, после чего их никто больше 
не
преследовал, поэтому они уже заранее знали, сколько стоила разбитая голова, 
выколотый глаз
или открытая рана на теле. Смеясь, они вслух говорили между собой: «Это хорошая 
страна, мы
сюда вернемся». А если они видели мага, посаженного на кол у стены, они 
говорили: «Магия –
плохое дело, этот человек своим же языком проткнул себе кишки». Более умелых 
моряков
хетты сманивали с кораблей и брали к себе на службу, поскольку сами не были
мореплавателями. Подобно тому как другие народы нанимают воинов, хетты нанимали
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 138
моряков, лоцманов, строителей кораблей и относились к ним хорошо, так что те 
громко
похвалялись своими заработками и отличными условиями, соблазняя и других 
убегать с судов.
В этом шумном, полном зла и преступлений городе мы задержались на некоторое 
время,
потому что при виде судна, которое должно было заходить на Крит, Минея 
говорила:
– Оно слишком маленькое и может попасть в кораблекрушение, а я не хочу пережить
этого снова.
Если мы видели судно побольше, она заявляла:
– Это сирийский корабль, я не хочу на нем плыть.
О третьем судне она замечала:
– У этого капитана недобрый глаз, и я боюсь, что он продаст путешественников в 
рабство
в чужие страны.
Так мы оставались в порту, и меня это не огорчало, ибо мне хватало работы 
вскрывать
разбитые черепа, зашивать и чистить раны. Начальник портовой стражи тоже 
нуждался во мне
– его мучила портовая болезнь, и он не мог сходиться с девушками, так как это 
причиняло ему
сильные страдания, а я узнал об этом недуге в Симире и вылечил его снадобьями 
симирских
целителей. Благодарность его мне не знала границ, ведь он снова без всяких 
затруднений смог
веселиться с портовыми красавицами. Это была его привилегия, он и его писцы 
могли даром
развлекаться с каждой девушкой, которая хотела заниматься своим ремеслом в 
порту. Пока он
болел, его особенно огорчала невозможность пользоваться этими дармовыми 
радостями.
Когда я его вылечил, он мне сказал:
– Что я могу подарить тебе, Синухе, за твое замечательное искусство? Может быть,
 дать
тебе меру золота, соответствующую тому, что ты вылечил?
Но я отвечал:
– Мне не нужно твоего золота. Отдай мне нож, который висит у тебя на поясе, и 
тогда не
ты мне, а я тебе буду благодарен, имея постоянную память о тебе.
– Это простой нож, – сказал он, – по его лезвию не бегут волки, и рукоятка не 
оправлена в
серебро.
Но он сказал это потому, что нож был изготовлен из хеттского металла, который 
не
разрешалось ни отдавать, ни прод