я. Если хочешь, я дам тебе успокоительное 
снадобье, и тебе
станет совершенно безразлично, что с тобой произойдет.
– Только попробуй, если не боишься, – ответила она. – Но если ты возмешься 
помочь мне,
я отдам тебе этот нож, который всегда охранял меня, и я знаю, что, получив его, 
ты будешь
оберегать меня и не обманешь, а увезешь из этой страны и убежишь вместе со мной.

Улыбаясь, она вложила нож в мою руку, хотя я воскликнул:
– Мне не нужен твой нож, безумная девушка!
Однако она не взяла его обратно, а смотрела на меня, улыбаясь из-под мокрых 
волос, пока
я не ушел с ножом в руках и в полной растерянности. Я понял, что она умнее меня,
 ибо, отдав
мне нож, она связала свою судьбу с моей, и я уже не мог оттолкнуть ее.
Когда я вернулся из гинекея, Буррабуриаш встретил меня, полный любопытства, и
спросил, что случилось.
– Твои скопцы сделали плохую покупку, – сказал я ему. – Минея, девушка, которую 
они
купили тебе, безумная и не хочет соединяться с мужчиной, так как ее бог ей это 
запретил. Я
думаю, лучше оставить ее в покое, пока у нее не изменится настроение.
Но Буррабуриаш хитро засмеялся:
– Мне воистину будет от нее много радостей, ибо я знаю таких девушек, их лучше 
всего
приручать палкой. Я ведь еще молод, и борода моя еще не выросла, поэтому я 
часто устаю
веселиться с женщинами, и мне интереснее смотреть на них и слушать их крики, 
когда скопцы
дерут их хлыстами. Эта строптивая девушка мне особенно по душе, я смогу 
приказывать
скопцам бить ее при мне и клянусь, что уже следующей ночью кожа ее вздуется, 
так что она не
сможет лежать на спине, а это будет радовать меня еще больше.
Потирая руки и прыская, как девчонка, он пошел прочь от меня. Глядя ему вслед, 
я понял,
что он мне больше не друг, и я не хотел ему добра, а нож Минеи все еще 
оставался в моей руке.
6
После этого я не мог больше ни радоваться, ни смеяться, хотя дворец и все его 
дворы
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 121
были полны народу. Опьяненные вином и пивом, люди неистовствовали, словно 
одичав от
всяческих забав, которые без устали придумывал Каптах, уже забывший 
неприятности в
женских покоях, хотя синяк под его глазом и переливался еще разными цветами, но,

подлеченный приложенными к нему кусками свежего сырого мяса, уже не особенно 
болел. Что
меня мучило, этого я сказать не мог, ибо сам о том не ведал.
Я думал, что еще многому должен был бы научиться в Вавилоне, поскольку мое 
обучение
на овечьей печени еще не закончилось и я еще не умел лить воду в масло так, как 
это делали
жрецы. К тому же Буррабуриаш был мне много должен за исцеление и дружбу, и я 
знал, что он
сделал бы мне дорогие подарки перед моим отъездом, если бы я остался его другом.
 Но чем
больше я думал, тем больше меня мучило лицо Минеи, как бы простодушна она ни 
была, и
судьба Каптаха, которому предстояло сегодня вечером умереть по глупому капризу 
царя,
назначившего его ложным царем без моего согласия, хотя он прекрасно знал, что 
Каптах был
моим слугой.
Я ожесточал свое сердце, думая, что Буррабуриаш поступил со мной предательски и 
я
буду прав, если предам его, хотя сердце и подсказывало мне, что, рассуждая 
таким образом, я
предаю все законы дружбы. Но я был одиноким чужестранцем, и никакие законы меня 
не
связывали, поэтому с наступлением вечера я пошел на берег, нанял лодку с 
десятью гребцами и
сказал им:
– Сегодня день ложного царя, я знаю, что вы пьяны от веселья и пива и беретесь 
грести
без удовольствия. Но я награжу вас вдвойне, ибо мой богатый дядя умер, и я 
должен как можно
скорее доставить его тело в гроб