| |
аша ягодка, наш козленочек, которого мы ждали
с
самого утра?
Большая негритянка, груди которой свисали ей на живот подобно черным горшкам,
уже
разделась, чтобы первой принять в обьятия Каптаха, и жалобно кричала:
– Отдайте мне моего возлюбленного, чтобы я могла прижать его к груди! Отдайте
мне
моего слоненка, чтобы он пощекотал меня своим хоботом!
Но скопцы сказали мне с беспокойством:
– Не обращай внимания на этих женщин, им велено было позабавить ложного царя, и
они
все напились, ожидая его. Нам и вправду нужен врачеватель, ибо девушка, которую
привезли
сюда вчера, сошла с ума. Она сильнее нас, бьет нас ногами, и мы не знаем, чем
все это
кончится, она где-то нашла нож и бушует как зверь.
Они повели меня в украшенный блестящими плитками двор, который переливался на
солнце всеми цветами радуги. Посреди двора был круглый водоем, а посреди
водоема –
изваяния морских животных. У каждого из разинутой пасти била струя воды. На
одном из них
сидела обезумевшая женщина. Она вся вымокла, пока плыла по водоему, и вода
стекала с нее
многочисленными ручьями, а платье, порванное скопцами, которые старались ее
поймать,
превратилось в лохмотья. Чтобы не упасть, она держалась одной рукой за морду
морского
зверя, а в другой сжимала блестящий нож. Вода шумела, скопцы вокруг меня
кричали, и я не
мог разобрать ни слова из того, что говорила девушка. Хотя платье ее порвалось,
а волосы
Мика Валтари: «Синухе-египтянин» 119
вымокли, она была так хороша, что я смутился и сердито сказал скопцам:
– Убирайтесь вон, чтобы я мог с ней поговорить и успокоить ее. Закройте воду, а
то я
ничего не слышу, вы же видите, что она все время кричит.
Они испуганно меня предупредили:
– Не подходи к ней близко, нож очень острый, мы, к несчастью, в этом убедились.
Они закрыли воду, морские звери перестали ее выбрасывать, и только с девушки
струились ручейки, которые совсем ее обнажили, так что я видел ее всю. Она была
стройной и
красивой, хотя в ту минуту мне некогда было об этом думать. Когда вода
перестала шуметь, я
расслышал, что она не кричит, а поет, но не понял слов песни, потому что она
пела на
незнакомом мне языке. Она пела, вскинув голову, ее зеленые глаза горели, как у
кошки, а щеки
пылали от возбуждения, и я сердито ее окликнул:
– Перестань выть, словно кошка, выбрось нож и подойди ко мне, чтобы мы могли
поговорить, а я мог бы вылечить тебя, ведь ты, видно, сошла с ума.
Она перестала петь и отвечала мне по-вавилонски, но говорила на этом языке еще
хуже
меня.
– Прыгай в воду, павиан, и плыви ко мне, чтобы я могла пустить тебе кровь,
потому что я
очень сердита.
Я крикнул ей:
– Не бойся меня, я не желаю тебе ничего плохого!
Она прокричала в ответ:
– Так мне говорили все, желавшие сделать мне зло, но я не могу соединиться с
мужчиной,
если даже захотела бы. Меня посвятили богу, чтобы я танцевала для него. Я
скорее дам этому
ножу напиться моей собственной крови, чем позволю мужчине взять меня, а уж
меньше всего
тому одноглазому злому духу, который полез ко мне и был больше похож на
распухший
кожаный мешок, чем на мужчину.
– Так это ты побила царя? – спросил я.
Она ответила:
– Я ударила его кулаком в лицо и испортила сандалию, шлепнув его по носу так,
что
кровь, к моей радости, потекла из него ручьем. Царь он или не царь – мне все
равно, никто не
смеет меня тронуть, если я сама этого не захочу, а мне предназначено служить
своими танцами
богу и запрещено касаться любого мужчины.
– Танцуй сколько хочешь, безумная девушка, – сказал я. – Меня это не касается,
но нож
надо положить, будет обидно, есл
|
|
