дети его будут простыми подданными,- говорил Государь, простирая свои заботы о 
ней в далекое будущее, что и смущало и трогало Найси-но ками.

Государь был чрезвычайно хорош собой, к тому же за эти годы она успела 
удостовериться в его беспредельной любви к ней, а Гэндзи, как ни велики были 
его достоинства, все-таки никогда не испытывал к ней глубокого чувства. 
Постепенно начиная это понимать, она мучилась запоздалым раскаянием. "О, для 
чего, потворствуя желаниям своего юного, неопытного сердца, я позволила себе 
стать причиной всех этих волнений? Ведь пострадало не только мое доброе имя, но 
и он..." И в самом деле, разве не печальна ее участь?

На Вторую луну следующего года принцу Весенних покоев "покрыли главу". Ему 
исполнилось одиннадцать, но, не по годам рослый, он казался старше, был очень 
хорош собой и как две капли воды походил лицом на Гэндзи-дайнагона. 
Ослепительный свет их красоты озарял мир, вызывающее восхищение, и только мать 
принца с тревогой прислушивалась к расточаемым им похвалам, напрасно терзая 
свое сердце.

Отдавая справедливую дань необычайным достоинствам принца, Государь в одной из 
доверительных бесед сообщил ему о намерении передать мир в его руки. По 
прошествии Двадцатого дня той же луны он, к великой досаде Государыни-матери, 
объявил о своем отречении.

- Разумеется, мое положение будет теперь незначительным, но зато я смогу 
видеться с вами столько, сколько захочу,- говорил он, утешая ее.

Наследным принцем был назначен сын нёго из дворца Дзёкёдэн.

Пришли новые времена, и жизнь снова стала ярче и радостнее.

Гэндзи-дайнагон получил звание министра Двора. Было решено ввести его в 
Государственный совет именно таким образом, ибо при строго установленном числе 
министров в составе совета все места уже оказались занятыми. В этом качестве 
должен был он вершить дела правления, но, заявив: "Я вряд ли сумею справиться", 
стал просить Вышедшего в отставку министра принять на себя обязанности 
Высочайшего попечителя.

- Я отказался от своего звания по причине болезни. Да и дряхлею с каждым годом 
все больше, поэтому вряд ли смогу оказаться полезным,- возразил министр, не 
решаясь принять предложение Гэндзи.

Однако, учитывая то обстоятельство, что и в чужих землях истинными мудрецами 
почитались те люди, которые в годы смут и неустройства скрывались в горной 
глуши, а как только в Поднебесной воцарялся порядок, возвращались в столицу1 и, 
не стыдясь седин своих, служили стране, все единодушно сошлись на том, что 
теперь, когда в мире произошли столь благоприятные перемены, ничто не может 
помешать вернуться к своим обязанностям человеку, который ранее отказался от 
них по причине нездоровья. Поскольку история знала немало подобных примеров, 
министр, не настаивая более на своем отказе, встал во главе Государственного 
совета. А было ему уже шестьдесят три года. В свое время он удалился от дел 
отчасти из-за болезни, но главным образом потому, что был недоволен 
происшедшими в мире переменами. Теперь же возродилось его прежнее влияние, и 
его сыновья, погрузившиеся было в пучину безвестности, снова всплыли на 
поверхность.

Особых отличий удостоился Сайсё-но тюдзё, ставший гон-тюнагоном. Его дочь, 
рожденная четвертой дочерью Правого министра, достигла двенадцати лет, и он, 
намереваясь отдать девочку во Дворец, уделял особое внимание ее воспитанию. На 
того отрока, что пел когда-то "Высокие Дюны", тоже надели шапку придворного, и 
он вполне оправдывал возлагавшиеся на него ожидания. У Сайсё-но тюдзё было 
много детей от разных жен, в его доме всегда было шумно, и министр Гэндзи 
завидовал ему.

Сын ушедшей дочери Великого министра, многих превосходя миловидностью, 
прислуживал Государю и принцу Весенних покоев2. Глядя на внука, министр и 
супруга его снова и снова оплакивали свою утрату. Вместе с тем вряд ли 
когда-нибудь судьба была благосклоннее к этому достойному семейству. Гэндзи и 
теперь осенял его своим покровительством, и ничто не напоминало домочадцам 
министра о прежних невзгодах.

Доверенность Гэндзи к бывшему тестю не умалилась, он часто бывал в его доме и 
пользовался любой возможностью, дабы выразить свою признательность кормилицам 
юного господина и прочим прислужницам, которые все эти годы оставались 
преданными семейству министра. Должно быть многие из них имели основания 
чувствовать себя счастливыми. Точно так же он вел себя по отношению к 
обитательницам дома на Второй линии. Особо выделяя вниманием Тюдзё, Накацукаса 
и прочих дам, сумевших дождаться его возвращения, он старался вознаградить их 
за долгие годы уныния и разными средствами изъявлял им свое благоволение. 
Досуга у него почти не оставалось, и больше он никуда не выезжал.

По распоряжению Гэндзи была великолепно перестроена доставшаяся ему по 
наследству от ушедшего Государя небольшая усадьба к востоку от дома на Второй 
линии.