ь достойное положение в мире, 
я кое-как влачила дни и луны, и разве были у меня причины страдать? А теперь - 
что ждет меня, кроме печалей?" - думала она. И в самом деле, печалиться ей 
приходилось даже чаще, чем она предполагала, но, неизменно подавляя жалобы, 
женщина притворялась спокойной и беззаботной, во всяком случае Гэндзи ни разу 
не слышал от нее ни слова упрека.

С каждым днем, с каждой луной он все больше привязывался к дочери Вступившего 
на Путь, и если б в столице не ждала его другая, еще более любезная его сердцу 
особа... Мог ли он не знать, как тоскует и тревожится госпожа в разлуке с ним, 
какое жестокое недоумение терзает ее душу? Жалея ее, он часто проводил ночи 
один.

Гэндзи много рисовал в те дни, тут же, рядом с рисунком, записывая мысли свои и 
чувства - все, чем хотелось ему поделиться с госпожой. И так хороши были эти 
рисунки, что, несомненно, восхитили бы каждого.

Но вот что странно - право, уж не души ли их сообщались, блуждая в небе? - 
госпожа со Второй линии, когда становилось ей особенно тоскливо, тоже бралась 
за кисть и, словно ведя дневник, рисовала и записывала все, что происходило в 
ее жизни.

Кто знает, что ждет их впереди?

Скоро и этот год сменился новым. Здоровье Государя так и не поправилось, и в 
столице царило беспокойство. У Государя был только один сын, рожденный дочерью 
Правого министра, нёго Дзёкёдэн, но в нынешнем году ему исполнилось всего два 
года. Поэтому престол должен был перейти к принцу Весенних покоев. Когда же 
Государь стал подыскивать человека, который мог бы, взяв на себя попечение о 
преемнике, одновременно вершить дела правления, он подумал, что досадно, просто 
непозволительно оставлять такого человека, как Гэндзи, влачить дни в 
безвестности и, не обращая больше внимания на возражения Государыни-матери, 
издал указ о его помиловании.

А надо сказать, что тот год был ознаменован всяческими бедствиями. 
Государыню-мать давно уже преследовали злые духи, и состояние ее оставляло 
желать лучшего. В столице постоянно наблюдались явления, рождавшие во многих 
сердцах самые мрачные предчувствия. Я уже не говорю о том, что у Государя снова 
разболелись глаза, хотя в последнее время, возможно благодаря разного рода 
воздержаниям, здоровье его приметно укрепилось.

Все эти несчастья вовлекли Государя в глубокое уныние и побудили его по 
прошествии Двадцатого дня Седьмой луны издать указ, повелевающий Гэндзи 
вернуться в столицу.

Надежда на прощение никогда не оставляла Гэндзи, но может ли кто-нибудь быть 
уверенным в своем будущем, зная, сколь превратен мир? Разумеется, внезапное 
известие обрадовало его, но к радости этой примешивалась и грусть: увы, не 
так-то легко было расстаться теперь с этим диким побережьем...

"Что ж, этого и следовало ожидать..." - подумал Вступивший на Путь, узнав о 
высочайшем указе, но нетрудно себе представить, как тяжело было у него на 
сердце. Его утешала лишь мысль о том, что возвращение Гэндзи в столицу как 
нельзя лучше отвечает его собственным желаниям.

Последнее время Гэндзи почти каждую ночь проводил в покоях молодой госпожи. 
Примерно с Шестой луны она почувствовала некоторое недомогание, причины 
которого по всем признакам были таковы, что Гэндзи не мог не принимать в ней 
участия. Необходимость расстаться с ней именно теперь приводила его в отчаяние, 
и, возможно поэтому он испытывал к ней куда большую нежность, чем прежде.

"Как же все непостоянно в нашем мире! - думал он в смятении.- И нет конца 
печалям".

Надобно ли говорить о том, в какое уныние погрузилась женщина? Ах, право, но 
могло ли быть иначе?

Покидая когда-то столицу и с тоской вглядываясь в неведомое будущее, Гэндзи 
утешал себя надеждой на возвращение, а теперь... Как ни радостен был лежавший 
перед ним путь, он знал, что вряд ли когда-нибудь снова увидит этот дикий берег,
 и нестерпимая печаль сжимала его сердце. Приближенные Гэндзи каждый на свой 
лад благодарили судьбу. Скоро из столицы прибыла присланная за Гэндзи свита, 
веселое оживление воцарилось в доме, и только у хозяина на глазах то и дело 
навертывались слезы. Так прошла еще одна луна.

Даже небо в ту пору