обы, но постепенно сгущались сумерки, и скоро уже невозможно стало разобрать, 
чем один танцор отличается от другого. Когда же начали декламировать сложенные 
стихи, творение Сайсё-но тюдзё оказалось столь совершенным, что чтец-декламатор 
затруднился произнести его единым духом и читал медленно, стих за стихом, 
громко восторгаясь. Ученые мужи и те были поражены. Так мог ли оставаться 
равнодушным Государь, в глазах которого Гэндзи всегда был блистательным 
украшением любого празднества? Государыня-супруга, то и дело устремляя взор 
свой на изящную фигуру Сайсё-но тюдзё, не переставала думать: "Как странно, что 
нёго из Весенних покоев упорствует в своей ненависти к нему, и как мучительно, 
что я не могу заставить себя забыть..."

"Когда бы смогла
Взором смотреть беспристрастным
На этот цветок,
Ни единой росинки тревоги
Не проникло бы в сердце мое..." -

такие слова возникли в глубине ее души, но только как же они просочились 
наружу?..

Глубокой ночью празднество подошло к концу.

Один за другим покинули Дворец придворные. Государыня-супруга и наследный принц 
изволили удалиться в свои покои, и наступила тишина. Тут на небо выплыл 
удивительно яркий месяц, и захмелевший Гэндзи почувствовал, что не может уйти, 
не воздав должного столь редкостно прекрасной ночи. "Все во Дворце уже заснули, 
никому и в голову не придет... Быть может, как раз теперь и представится 
желанный случай..." - подумал он и, стараясь не попадаться никому на глаза, 
отправился посмотреть, что происходит в павильоне Глициний, но, увы, даже та 
дверца, через которую он переговаривался обычно с Омёбу, была заперта. 
Разочарованно вздыхая, Гэндзи подошел к галерее дворца Щедрых наград. Уходить 
ни с чем ему, как видно, не хотелось, и что же - там оказалась открытой третья 
дверь.

Госпожа нёго все еще оставалась в высочайших покоях, и во дворце ее было 
пустынно. Дверь в самом конце галереи тоже оказалась распахнутой, и оттуда не 
доносилось ни звука. "Может ли кто-нибудь устоять перед таким искушением?" - 
подумал Гэндзи и, тихонько поднявшись на галерею, заглянул внутрь. Дамы, должно 
быть, спали... Но тут раздался голос - юный, прекрасный, явно принадлежавший не 
простой прислужнице:

- "Луна в призрачной дымке - что может сравниться с ней?"...(69) Кажется, она 
приближается? Сайсё-но тюдзё, возрадовавшись, хватает женщину за рукав.

- О ужас! Кто это? - пугается она.

- Не бойтесь, прошу вас.

- Ты спешила сюда, 
Красотою ночи очарована. 
Исчезает луна
В тумане, но ясно мне видится: 
Нас судьба здесь свела с тобой, -

произносит Гэндзи. И, тихонько спустив женщину на галерею, прикрывает дверь.

Она не может прийти в себя от неожиданности, и вид у нее крайне растерянный, 
что, впрочем, сообщает ей особое очарование. Дрожа всем телом, она лепечет:

- Тут кто-то...

- Я волен ходить где угодно, и не стоит никого звать. Лучше не поднимать шума, 
- говорит Гэндзи, и, узнав его по голосу, женщина немного успокаивается. Как ни 
велико ее смятение, ей вовсе не хочется быть заподозренной в отсутствии 
чувствительности и душевной тонкости. Гэндзи - потому ли, что захмелел больше 
обычного? - не спешит ее отпускать. Она же - совсем еще юная, нежная и отказать 
решительно не умеет...

"Как мила!" - любуется ею Гэндзи, но тут, совсем некстати, ночь начинает 
светлеть, и им овладевает беспокойство. А о женщине и говорить нечего, у нее 
ведь еще больше причин для тревоги, и по всему видно, что она в полном смятении.


- Назовите мне свое имя. Иначе как я напишу вам? Ведь не полагаете же вы, что 
на этом все кончится? - говорит Гэндзи, а женщина отвечает:

- Коль печальная жизнь
Вдруг прервется, и в мире растаю,
Вряд ли меня
Ты станешь тогда искать,
Пробираясь сквозь травы густые.

Как пленителен ее нежный голос!

- О да, вы правы, я не совсем удачно выразился.

Пока спрашивать ста