яка обиделась бы... Потому и решила: покажу вам, 
а потом... - оправдывается она.

- Было бы крайне досадно, если бы вы оставили его у себя. Что может быть дороже 
такого дара для человека, рядом с которым нет никого, кто высушил бы его рукава 
(51)...

Больше Гэндзи ничего не мог сказать, а про себя с сожалением подумал: "И все же.
.. Как неизящно сказано! По-видимому, эти строки - предел ее собственного 
мастерства. Дзидзю вряд ли допустила бы... По всему видно, что у нее нет даже 
наставника, искусно владеющего кистью".

Представив себе, каких мучений, какого умственного напряжения стоило дочери 
принца это письмо, Гэндзи улыбнулся.

- Пожалуй, самым ценным даром можно считать именно стихотворение, - говорит он, 
рассматривая пожелтевший листок бумаги, и Таю заливается краской.

Из ларца торчат концы какого-то одеяния. Судя по всему, это нижнее платье 
модной расцветки20, но невероятно поблекшее, старинного покроя, а также темное 
- и с лица, и с изнанки - носи. И то и другое сшиты весьма дурно.

- "Что за диковинный наряд?" - думает Гэндзи и как бы между прочим пишет что-то 
на краешке развернутого письма... Таю заглядывает сбоку и видит:

"Вряд ли цветом своим,
О шафран, ты прельстить меня можешь,
Но с красным цветком -
Почему, я и сам не знаю -
Расстаться никак не могу21.

„Всегда ярко-алым мне этот цветок казался", но, увы..." (52)

"Очевидно, не без причины сетует он на красные цветы", - догадывается Таю, но, 
как ни жаль ей госпожу, чье лицо она не раз имела возможность видеть в лунном 
свете, стихотворение Гэндзи приводит ее в неописуемый восторг.

- Алый наряд,
Один только раз окрашенный,
Блекнет так быстро...
Но все ж и его не стоит
Молве отдавать на суд.

Увы, тяжко жить в этом мире, - привычно, как бы между прочим, отвечает Таю.

Стихотворение ее не представляет собой ничего особенного, но Гэндзи снова и 
снова сокрушается: "Когда бы та сумела хоть так ответить..." Однако высокое 
звание дочери покойного принца Хитати требовало сочувствия, и менее всего ему 
хотелось, чтобы из-за подобных мелочей страдало ее доброе имя. Тут подходят 
прислуживающие в его покоях дамы, и Гэндзи говорит, вздыхая:

- Лучше спрячем это платье. Уж очень оно не похоже на обычное подношение.

"Для чего я показала ему? Теперь он и меня будет считать полной невеждой..." - 
Совсем смутившись, Таю тихонько выходит.

На следующий день Таю прислуживала во Дворце, и, заметив ее в Столовом зале22, 
Гэндзи бросил ей записку, сказав:

- Вот ответ на вчерашнее. Надеюсь, он не покажется слишком дерзким...

- Что, что такое? - заинтересовались дамы.

- Ах, и ту прекрасную деву забыв,
Деву с горы Микаса,
Чье лицо словно алой сливы цветок...23 -

произнес Гэндзи и вышел.

Таю была восхищена, а не знающие, в чем дело, дамы недоумевали:

- Что же его так развеселило?

- Да ничего особенного. Верно, подглядел, какой оттенок приобретает нос у того, 
кто любит носить алое платье по утрам, когда выпадет иней... А как хороша его 
песня, не правда ли? - сказала Таю.

- Но она более чем неуместна. Где он увидел здесь ярко-алые цветы? Вот если бы 
среди нас были госпожа Сакон или Хиго-но унэбэ...24 - переговаривались так 
ничего и не понявшие дамы.

Когда Таю принесла письмо в дом дочери принца, дамы, собравшись в покоях 
госпожи, с восторгом прочли его:

"Немало меж нами 
Ночей, проведенных розно, 
Зачем же ты хочешь 
Нас отдалить друг от друга 
Еще на одно платье?" (53)

Эти с