т союз, и я 
чаще живу один. И не говорите: "Она слишком мала"! Надеюсь, что вы не сочли 
меня обычным ветреником...

- О, я хорошо понимаю, сколь лестно для нас ваше предложение, но вы и сами 
видите, что девочка еще совсем мала, и далее в шутку трудно представить себе... 
Разумеется, женщина взрослеет, когда находится человек, готовый о ней 
позаботиться... Так или иначе, дать вам окончательный ответ я пока не могу. 
Прежде я должен поговорить с сестрой.

Монах глядел сурово, явно не одобряя намерения Гэндзи, и тот не стал настаивать 
на продолжении этого разговора.

- Мне пора в храм будды Амиды для свершения молитв. Настало время вечерней 
службы. Я быстро управлюсь с ней и вернусь.

С этими словами монах вышел.

Гэндзи нездоровилось, а тут начал накрапывать дождь, налетел холодный ветер с 
гор, водопад, наполнившись водой, громче прежнего загрохотал по камням. До 
слуха долетали сонные, невнятные голоса, произносящие слова сутры... Во власти 
этой печальной красоты оказался бы и человек, не отличающийся особой 
чувствительностью, а уж Гэндзи тем более... Задумавшись, он долго лежал без сна.
 Монах говорил о вечерней службе, но стояла глубокая ночь.

Судя по всему, не спали и во внутренних покоях, хотя обитательницы их и 
старались ничем не выдать своего присутствия. До Гэндзи доносилось слабое 
постукивание четок о скамеечку-подлокотник, благородный, восхитительно близкий 
шелест платьев... Невелико было жилище монаха, и внутренние покои находились 
совсем рядом. Приоткрыв среднюю створку отделявшей их ширмы, Гэндзи легонько 
ударил по ней веером. Как ни велико было изумление дам, они все же не решились 
сделать вид, будто ничего не слыхали. Скоро одна из прислужниц приблизилась к 
ширме и, подавшись немного назад, произнесла недоуменно:

- Что за диво? Уж не ослышались ли мы?

- Ведомый Буддой собьется ли с пути во мраке? - ответил Гэндзи. Услыхав его 
нежный, юный голос, женщина пролепетала испуганно:

- Но куда ведет Великий? Не разумею...

- Так, слова мои слишком неожиданны, и недоумение ваше понятно, но все же...

Однажды мой взор 
Приметил нежную зелень 
Молодого ростка. 
С тех пор рукава в изголовье 
Не просохнут никак от росы.

Не передадите ли вы это госпоже?

- Но господину должно быть известно, что в доме нет никого, к кому могли бы 
быть обращены его слова. Кому же их передать? - все еще недоумевала прислужница.


- Поверьте, у меня есть основания так говорить, - настаивал Гэндзи, и, 
вернувшись, она сообщила обо всем монахине.

- Как изящно сказано! Видно, господин Тюдзё изволит полагать, что наша юная 
госпожа достигла вполне сознательного возраста. Только как ему удалось 
подслушать мои слова о юном ростке? - удивилась монахиня и, совсем растерявшись,
 долго не решалась ответить. Но в конце концов, вняв настояниям прислужниц, 
считавших подобное промедление несовместным с приличиями, передала следующее:

"Одну только ночь
На покрытом росой изголовье
Ты, о странник, провел.
Не равняй же его с вечно влажным
Изголовьем из мха в горной келье...9

Именно его-то и трудно высушить..."

- Я не привык беседовать через посредника. Боюсь, что я злоупотребляю вашим 
вниманием, но все же, поскольку я здесь, нельзя ли поговорить с вами более 
обстоятельно? - попросил Гэндзи.

- Господина Тюдзё, очевидно, ввели в заблуждение. Да и о чем я могу говорить с 
таким важным гостем? Один вид его повергает меня в смущение... - растерялась 
монахиня.

- Но вообще не давать ответа тоже неприлично, - напомнили прислужницы.

- В самом деле, скорее вам, молодым, не пристало бе