остить
посланцев и всячески  беспокоился, чтобы им был оказан Должный прием, но при
мысли, что он и  хлопочет, и радуется, наверное, в последний раз, мое сердце
сжималось от невыразимой печали.

     Дайнагону  Дзэнседзи  отец  подарил  превосходнейшего  вола  по  кличке
Сиогама, которым прежде весьма дорожил. В свое время этого вола даровал отцу
настоятель храма Добра и Мира, Ниннадзи.

     Днем  отцу  стало  как  будто  немного  лучше. "Кто  знает,  вдруг  все
обойдется и отец выздоровеет?.." - с надеждой подумала я;  у меня отлегло от
сердца, и с наступлением вечера я прикорнула у постели больного, хотела лишь
чуть вздремнуть, но сама не заметила, как уснула. Внезапно я открыла глаза -
отец разбудил меня.

     - Ах, какой ты еще ребенок! Спишь  себе безмятежно, совсем позабыв, что
дни  мои сочтены, что я только  о тебе  и тревожусь, жалею тебя, бедняжку! С
тех пор как смерть разлучила  тебя с матерью,  -  тебе было тогда  всего два
года, - я один неустанно о тебе пекся, любил  больше всех остальных детей...
Бывало, ты улыбнешься - я радуюсь, опечалишься - я горюю вместе с тобой. Мое
счастье  и  горе - все  зависело от тебя... Незаметно промчались  годы, тебе
стало уже  пятнадцать лет, и  вот  приходится  расставаться.  Служи государю
усердно, старайся быть безупречной, береги  честь, веди себя скромно! Если в
будущем любовь государя остынет, если у тебя не достанет средств по-прежнему
жить  при  дворе  и  нести придворную  службу, без колебаний, не мешкая,  от
чистого  сердца  прими  постриг!  Став монахиней,  ты  спасешься  в  будущем
потустороннем существовании и утешишь  покойных родителей, сможешь молиться,
чтобы  всем  нам снова встретиться  в едином  венчике лотоса, в мире ином...
Если  государь разлюбит тебя и ты лишишься опоры в жизни, не вздумай сделать
позорный шаг: отдаться кому-нибудь  другому  или найти приют в чужом доме  -
пусть  я буду  уже в  могиле, все  равно прокляну  тебя с  того  света! Союз
женщины и мужчины возникает  не  только в теперешней жизни, он предопределен
еще  в прошлых  воплощениях,, не  в нашей  власти его  расторгнуть. Повторяю
снова и  снова - ни  в  коем случае не отвергай  пострига,  не опускайся  до
положения девы веселья, дабы после смерти не оставить по  себе дурной славы,
не прослыть суетной и развратной. Если же ты станешь монахиней, то как бы ты
ни нуждалась, как бы

     трудно ни пришлось тебе добывать пропитание, все это суета сует!

     Так говорил отец, заботливей и подробнее, чем обычно, а мне было больно
при  мысли, что  это его  последнее наставление. Когда  рассвело  и  колокол
возвестил наступление  утра, пришел  Накамицу и, как обычно,  принес  охапку
пропаренной травы обако, чтобы подстелить ее под больного, но отец сказал:

     -  Не надо, смертный  час  уже  близок.  Сейчас  все напрасно...  Лучше
принеси-ка что-нибудь поесть этой девочке!

     "Разве я  смогу проглотить хоть кусок в такую минуту?" - подумала я, но
отец все твердил:

     -  Скорее, скорее!  Пока я  еще могу это видеть!..  - А у  меня  сердце
сжималось от  этой  его заботы:  отец  так обо мне  тревожится, а что  будет
потом, кто позаботится обо мне, когда его не станет на свете?..

     Накамицу принес  пирожки  с  бататом, но  отец приказал  убрать: "Разве
женщине в тягости дают такую еду?!"

     Было уже совсем светло, когда он сказал: "Позовите священника!"

     Еще  в седьмую луну он пригласил настоятеля  храма Ясака, обрил волосы,
принес обет соблюдения всех Пяти заповедей25, получил  монашеское
имя  Рэнсе  и просил этого священника  быть его наставником  в смертный час.
Однако госпожа монахиня Кога, отцова мачеха, почему-то настойчиво требовала,
чтобы пригласили монаха Секобо из храма Кавара, и в конце  концов послали за
ним.

     Ему сообщили, что больной при смерти, но Секобо не торопился. А меж тем
отец сказал:

     -  Наступает конец!  Приподнимите меня! - и, позвав Накамицу,  приказал
ему приподнять себя.  Этот Накамицу, старший сын и наследник Накацуны, вырос
при отце и служил ему безотлучно. Отец приподнялся, Накамицу поддерживал его
сзади. Я была рядом, при нас находилась только одна служанка.

     - Возьми меня за руку! -  сказал отец. Я сжала его запястье. -  Подайте
мне  оплечье26, которое подарил мне  преподобный настоятель храма
Ясака! - велел отец; он набросил оплечье поверх длинного шелкового

     одеяния. -  Накамицу, ты тоже молись вместе со мной! - сказал он, и они
вместе стали читать молитву. Так прошло около получаса. Солнце поднялось уже
довольно  высоко,  когда мне  показалось,