биралась сквозь  непроходимые  чащи  в краю Адзума на востоке! К
счастью, когда мы наконец приехали, я услышала, что отец еще жив.

     - Моя жизнь подобна  росинке...  Повиснув на кончике лепестка, она ждет
лишь  дуновения  ветра, чтобы  упасть и исчезнуть... Но  видишь, я еще  жив.
Горько причинять вам всем столько хлопот... И все же, с тех пор как я узнал,
что ты в тягости, мне больно уходить, оставлять тебя одну в целом свете... -
горевал больной, проливая  малодушные  слезы. В  это  время  ударил колокол,
возвестив  середину ночи, и  почти в тот же миг  раздался голос: "Поезд  его
величества!" От неожиданности больной совсем растерялся.

     Я  поспешно выбежала и встретила  подкатившую  к  дому карету. Государь
прибыл   тайно,  в  сопровождении  всего  лишь  одного  придворного  и  двух
стражников. Как раз  в этот миг поздний месяц двадцать  седьмого  дня взошел
над  зубцами гор,  ярко озарив фигуру государя, он был в  повседневном сером
траурном платье.  Увидев этот наряд, я поняла,  что  решение  приехать  было
принято  внезапно,  и преисполнилась  благодарности, сочла его посещение  за
честь для нашего дома.

     - Я так  ослабел, что не могу  даже встать и одеться,  как подобает,  и
посему  недостоин   лицезреть  государя...Но  одно  лишь  сознание,  что  он
соизволил пожаловать, чтобы проведать  меня на  ложе  болезни,  будет  самым
драгоценным воспоминанием  об  этом  мире в потустороннем существовании... -
велел  отец  передать  государю,  но тот, даже не  дослушав,  сам  раздвинул
перегородки  и вошел в комнату больного. Отец в испуге попытался  привстать,
но у него не хватило сил.

     -  Лежите,  лежите! -  сказал государь,  придвинув  круглое  сиденье  к
изголовью постели и опускаясь на подушку. - Я привязался к вам с детских лет
и так опечалился, услышав, что близится ваш  конец, что захотелось хотя бы в
последний раз повидаться...

     -  Как велика радость  удостоиться высочайшего  посещения! Я  вовсе  не
заслужил  подобной  чести!  У  меня  не  хватает слов,  чтобы  выразить  мою
благодарность...Позвольте сказать вам: мне нестерпимо жаль вот  эту мою юную
дочку. Еще младенцем она потеряла мать, я один растил ее,  кроме меня, у нее
нет никого на свете... Сейчас она в тягости, носит, недостойная, августейшее
семя, а мне приходится оставлять ее,  уходить  на тот свет...  Вот о  чем  я
горюю больше всего, вот что причиняет мне невыразимое горе!  - говорил отец,
проливая слезы.

     -  Горечь разлуки не утешить никакими  словами, -отвечал государь, - но
за ее  будущее будьте спокойны, за нее я в ответе. Покидая сей мир, ни о чем
не тревожьтесь,  пусть  ничто  не  омрачает  ваше  странствие по  подземному
миру...  -  ласково  успокаивал  он  отца. - А  теперь отдыхайте! - вставая,
добавил он.

     С  рассветом государь  заторопился ехать: "Меня могут  увидеть в  столь
неподобающем  облачении..."  Он уже уселся в карету, когда отец  прислал ему
подношения - драгоценную  лютню,  наследство моего  деда,  Главного министра
Митимицу Кога, и меч, полученный в дар от государя Го-Тобы, когда тот уезжал
в ссылку на остров Оки в минувшие годы Секю23. К шнурам меча была
привязана полоска голубой бумаги, на которой отец написал стихотворение:

     "Пусть расстанемся мы,
     но, коль в трех поколеньях пребудет
     связь меж нами крепка24, -
     в ожиданье конца взыскую
     лишь грядущих милостей ваших..."

     - Я до глубины души тронут подарками и стихами,  - сказал государь, - и
буду  бережно их  хранить.  Передайте дайнагону, пусть он  будет  совершенно
спокоен! - снова повторил он и с этим отбыл, а в скором времени отец получил
от него собственноручно начертанное ответное послание.

     "Верно, свидеться нам
     суждено уж не в скорбной юдоли -
     только в мире ином.
     Этой встречи я ожидаю,
     как зари порой предрассветной!"

     -  Как бы то  ни  было, теперь  он знает, что у меня  на душе, - сказал
отец.  -  Мои тревоги  тронули его  сердце! -  И  грустно,  трогательно было
видеть, как он рад этому.

     * * *

     На  второй  день  восьмой  луны -  совсем скоро после  посещения  нашей
усадьбы  - государь  прислал мне  с  дайнагоном Дзэнседзи  ритуальный  пояс,
который носят женщины в тягости.

     -  ...и приказал, чтобы  мы не  надевали  траурных  одеяний! -  пояснил
дайнагон. Он был в парадном кафтане, слуги  и стражники-самураи торжественно
разодеты. Я поняла,  что государь нарочно поспешил с этим обрядом, чтобы все
свершилось еще при жизни отца.  Больной очень обрадовался, приказал у