покровительство.  Судьба
привела меня родиться в этом  семействе; за какие  же,  спрашивается, грехи,
свершенные в  былых  воплощениях, впала я  в такое убожество, скитаюсь,  как
последняя  нищенка?"  -  теснились  мысли в моей голове.  Когда в  столице я
молилась  в храме  Ива-Симидзу, просила  благополучия  отцу в  потустороннем
мире, оракул возвестил мне:  "Покой и счастье  отец получит в  жизни  иной в
обмен на твое счастье в нынешнем земном существовании!" О нет, я не гневаюсь
на священную волю  бога!  Я написала и оставила в храме клятву,  что не буду
роптать,   даже  если  придется  стать  нищенкой,   протягивающей   руку  за
милостыней.  Говорят, что Комати  из  рода  Оно7,  не  уступавшая
красотой  государыне  Сотори8,  на  закате  дней прикрывала  тело
рогожей,  скиталась,  как  нищая,  с корзинкой для  подаяний. "И  все же,  -
думалось мне, - она горевала меньше, чем я!"

     Прежде  всего  я  пошла на поклон в храм  Хатимана,  что на  Журавлином
холме, Цуругаока. Храм сей даже прекрасней, чем обитель  Хатимана в столице,
на  горе Мужей, Отокояма. Оттуда открывается широкий вид на море. Да,  можно
сказать, там есть  на что посмотреть! Князья-дайме  входили  и  выходили  из
храма в разноцветных военных кафтанах, белой одежды ни  на ком не было. Куда
ни глянь, взору представлялось непривычное зрелище.

     Я  побывала  всюду -  в  храме Эгара, Никайдо,  Омидо. В  долине  Окура
проживала  некая  госпожа Комати,  придворная дама  сегуна9,  она
состояла в  родстве  с  моим троюродным  братом Сададзанэ  и, следовательно,
доводилась  родней  и  мне.  Она  удивилась  моему  неожиданному  приезду  и
пригласила остановиться  у нее  в доме, но мне показалось это неудобным, и я
сняла кров поблизости. Госпожа  Комати часто навещала меня, осведомляясь, не
терплю  ли я неудобства. Утомленная трудной дорогой, я решила провести здесь
некоторое время на отдыхе,  а меж тем человек, который должен был  проводить
меня дальше, в храм Сияния  Добра, Дзэнкодзи, в  горном краю Синано, в конце
четвертой луны неожиданно заболел,  да так тяжело, что лежал без сознания. В
полном замешательстве я не знала, как быть. Когда же мой проводник понемногу
оправился от болезни, свалилась я.

     Ко  всеобщему  испугу, больных теперь  стало двое. Но лекарь нашел  мою
болезнь  неопасной.  "Из-за  непривычных  тягот  путешествия  обострился ваш
давнишний  недуг..." - сказал он; однако было время, когда мне казалось, что
конец  уже  недалек. Не  описать словами страх, охвативший  душу!  Бывало, в
прежние  времена, если  случалось  мне  заболеть, хотя бы  вовсе неопасно, к
примеру  -   простудиться,   подхватить  насморк  или  почувствовать  легкое
недомогание,  через два-три  дня  непременно  посылали  за  жрецами  Инь-Ян,
призывали  лекарей,  отец  жертвовал  в   храм  коней  и  разные  сокровища,
хранившиеся в нашей семье. Все суетились вокруг меня, с четырех сторон света
раздобывали редкостные лекарства -  померанцы с Наньлинских гор или  груши с
хребта  Куэньлунь10,  и  все  для одной  меня...  Теперь  болезнь
надолго  приковала  меня к постели, но  никто не взывал к буддам, не молился
богам, никто не заботился, чем меня накормить, какими лекарствами напоить, я
просто  лежала пластом, в одиночестве встречая утро и вечер. Но срок  каждой
жизни  заранее  определен; видно, час мой еще не  пробил, я стала постепенно
выздоравливать,  но  была   еще  так  слаба,   что  не  решалась  продолжать
странствие, и лишь бродила окрест по ближним  храмам, понапрасну проводя дни
и луны, а тем временем наступила уже восьмая луна.

     * * *

     Утром пятнадцатого дня я получила записку от госпожи Комати. "Сегодня в
столице в храме Хатимана в  Ива-Симидзу  праздничный  день,  - писала она. -
Отпускают  на волю  пташек  и  рыбок...11 Наверное, вы.  мысленно
там..." Я ответила: