|
Настоятель удалился в
покои принцессы Югимонъин служить вечерню, а я печалилась, что приходится с
ним расстаться, и все вокруг - даже небо, даже тучи на небе - навевало на
меня скорбь.
А вскоре подошла для меня пора надеть ритуальный пояс. Церемония
совершилась очень скромно и незаметно. Я страдала при мысли, что творится
при этом на сердце у государя. В эту ночь мне пришлось прислуживать в его
опочивальне, я спала рядом, и всю ночь до утра он беседовал со мной
ласковей, чем обычно, ни в чем не упрекал, не сердился - но могла ли я не
испытывать душевную муку?
* * *
В этом году государь приказал с особой пышностью отметить праздник
Возложения цветов в девятой луне. Во дворце все заранее усердно готовились к
этим дням, а я решила, что мне, в моем положении, неудобно участвовать в
торжествах, и попросила отпустить меня на это время домой, но государь не
позволил: "Твоя беременность еще мало заметна, оставайся!" На праздник я
надела тонкое косодэ, парадную красную накидку, а вечером - желтое одинарное
платье и голубую накидку. В таком наряде я пришла на ночь в опочивальню
государя; в это время послышался голос:
- Пожаловал его преподобие!
У меня невольно забилось сердце. Был последний день праздника, и
настоятель проследовал в молельню. Разумеется, он не знал, что я тоже
участвую в церемонии. Неожиданно ко мне подошел какой-то простой монах.
- Меня послал государь, - сказал он. - Он велит вам поискать, не
обронил ли он в молельне свой веер, и, если найдете, принести!
"Странно!" - подумала я, но все же приоткрыла раздвижную перегородку,
отделявшую молельный зал, посмотрела вокруг, но веера нигде не было. "Нету!"
- сказала я, и монах удалился. В тот же миг кто-то изнутри раздвинул
перегородку. Это был настоятель.
- Я так люблю тебя, - сказал он, - а теперь, когда ты в тягости, не
передать словами, как я тревожусь о тебе, как тоскую... Я думал, ты сейчас
живешь дома, и собирался навестить тебя там. Нельзя, чтобы узнали о нашей
любви... Надежные люди помогут сохранить эти встречи в тайне.
Я и сама больше всего боялась, как бы кто-нибудь не проведал о нашем
союзе, - было бы ужасно запятнать доброе имя настоятеля, - но вместе с тем у
меня недостало духа решиться запретить ему искать встречи.
- Хорошо, делайте, как хотите... - согласилась я, - лишь бы никто не
узнал... - И с этими словами закрыла перегородку. Когда служба окончилась,
настоятель уехал, а я пошла к государю.
- Ну, как мой веер ? - с улыбкой спросил он, и я поняла, что он нарочно
послал того монаха, чтобы я могла хоть словечком перекинуться с настоятелем.
* * *
Наступила десятая луна, с хмурого неба непрерывно лил дождь, соперничая
с потоками слез, насквозь промочивших мои рукава. Никогда еще не случалось
мне испытывать такую тоску и тревогу. Я уехала в Сагу, к мачехе, затворилась
на семь дней для молитвы в храме Колеса Закона, Хориндзи. Сорванные ветром
красные листья клена, как парчой, устилали воды реки Оигавы, а я перебирала
в памяти прошлое, вспоминала свою жизнь, придворную службу, большие и малые
события, даже лица вельмож во время чтения Лотосовой сутры, переписанной
покойным государем-монахом Го-Сагой, разные дары, возложенные тогда на
алтарь Будды... В памяти теснились бесчисленные образы прошлого, всплывали
строчки стихов:9 "Завидую волнам, дано им вновь и вновь к родному
брегу возвращаться..." Где-то совсем близко в горах тоскливо трубил олень...
"Отчего он трубит так жалобно?" - думала я.
В тоске безутешной
я слезы горючие лью,
не зная покоя...
Кого же в окрестных горах
так жалобно кличет олень?..
* * *
Как-то раз, одним особенно грустным вечером, к храму подъехал какой-то
знатный придворный. "Кто бы это мог быть?" Я выглянула в щелку и узнала
тюдзе Канэюки. Он прошел прямо к той келье, где я жила, и окликнул меня. В
другой раз я бы не удивилась, но сейчас это было для меня неожиданно.
- Внезапно захворала матушка государя, госпожа Омияин, - сказал он. -
Государь с утра находится у нее, здесь, в Саге, во дворце Оидоно. Он посылал
за вами в усадьбу, но ему сказали, что вы удалились в этот храм, и я приехал
за вами... Государь собрался очень поспешно
|
|