покойный  собственноручно   начертал  текст   Лотосовой
сутры36.   Дайнагоны  Сандзе-но-Бомон,   Мадэ-но-Кодзи,   Такааки
Дзэнседзи -  все  присутствовали  на заупокойной службе; но  когда,  выразив
соболезнование, они удалились,  скорбь с новой силой сжала мое сердце. Траур
окончился, - родные и  близкие, участвовавшие в богослужении, разъехались по
домам. Я тоже уехала  в дом  кормилицы.  Поминальные  обряды  все же немного
отвлекали  меня от грустных мыслей, помыслы были чем-то заняты, но когда все
уехали  и  я осталась одна,  меня  охватила  такая скорбь,  что  словами  не
выразить.

     В эти дни, полные безысходного горя, государь  часто  украдкой  навещал
меня. "Как только  окончится первый срок  удаления 37,  тотчас же
приезжай во  дворец,  -  говорил  он. - Можешь  не снимать траурных одеяний,
сейчас все  носят  траур  по покойному государю-монаху..." Но я  по-прежнему
была во власти печальных мыслей, тоска по усопшему нисколько не убывала, и я
все дни проводила, в уединении.

     Сорок  девятый день  - окончание  первого  срока удаления - пришелся на
конец девятой луны. Осень уже  полностью вступила  в свои права, тише звучал
звон цикад;  прислушиваясь  к  их замирающим голосам,  я еще  острее ощущала
неизбывное горе. "Напрасно ты так долго остаешься у  родных, дома.  Не лучше
ли поскорее вернуться во дворец!" - непрерывно звал меня государь, но у меня
душа не лежала к дворцовой жизни, мне  не хотелось возвращаться туда, а  меж
тем наступила уже десятая луна.

     * * *

     Помнится, это было в середине  десятой луны... Снова  появился посланец
Акэбоно с письмом.

     "Я был бы готов писать тебе ежедневно, но опасался, как бы мой слуга не
встретился с посланцем государя - чего  доброго, государь подумает, что тебя
посещает  другой  мужчина...  Вот  и  вышло, что  я долго не подавал  о себе
вестей..." - писал он.

     Дом кормилицы, у которой я поселилась, стоял на углу Четвертой дороги и
широкого  проезда Оомия; глинобитная  стена, окружавшая двор,  в одном месте
развалилась, и, чтобы загородить проем, посадили колючий кустарник  - он так
разросся,  что высился над оградой. Толстых стволов, однако,  было не больше
двух.

     - А  сторож у вас есть? -  бросив взгляд на эти стволы, спросил человек
Акэбоно у нашего слуги. И, услышав в ответ, что сторожей нет, промолвил: - В
таком случае здесь может быть отличный проход! - С этими словами он внезапно
одним махом срубил  оба толстых ствола и был таков.  "К чему  бы  это?" -  в
недоумении подумала я, когда мне рассказали об  этом,  но не  придала  этому
случаю никакого значения и вскоре нем забыла.

     И вдруг, в ту же ночь, когда наступило уже самое

     глухое,   позднее  время,  кто-то,  ведомый  лунным  сиянием,  тихонько
постучал в ставню.

     - Какой странный стук!  Как будто  птица  стучит...  Наверное, болотная
курочка! - сказала Тюдзе, моя прислужница-девочка, пошла взглянуть, но вдруг
прибежала назад в смертельном испуге.

     -  Там  какой-то  мужчина...  Говорит,  что  ему  нужно видеть  госпожу
Нидзе... - сказала она.

     Это было  так  неожиданно, что в  первое мгновенье  я  не  знала, что и
сказать, и в растерянности молчала, а он меж тем  проник в дом и, по  голосу
девочки отыскав  дорогу  в  мои покои,  уже входил в  комнату.  На  нем  был
охотничий кафтан из ткани с узором кленовых листьев и темно-лиловые шаровары
- и  то и  другое  выглядело очень изысканно;  по  всему было  видно, что он
пришел тайком, стараясь, чтобы никто его не заметил.

     Я была в тягости, когда о любовном  свидании невозможно даже помыслить,
и твердо решила  уж  на  сей-то раз  отказать  ему:  "Если вы  меня  любите,
встретимся когда-нибудь потом, после..."

     -  Как раз оттого, что ты ждешь ребенка,  тебе нечего опасаться, я ни в
коем случае не позволю себе  нич