Однако Каупервуд, встревоженный угрозами жены, счел наиболее благоразумным на 
время своего пребывания в Нью-Йорке остановиться в «Уолдорф-Астории», а не в 
своем доме на Пятой авеню. Обосновавшись в отеле, он стал ловить Эйлин по 
телефону, но безуспешно: она решила не встречаться с ним, не дать ему 
возможности оправдаться в том, что, с ее точки зрения, было непростительным 
преступлением. На всякий случай она даже вызвала к себе одного нью-йоркского 
адвоката. Но в то же время она не пропускала в газетах ни одного сообщения о 
Каупервуде, — и гнев ее час от часу утихал. Она, естественно, гордилась его 
успехами и в то же время терзалась ревностью: уж конечно за всем этим 
скрывается какая-нибудь любовница — скорее всего Беренис, — которая, несомненно,
 и разделяет с ним этот наиболее радужный период его жизни. А ведь Эйлин сама 
любила блистать и быть предметом всеобщего внимания. Порой она совсем по-детски 
радовалась какому-нибудь сенсационному сообщению о Каупервуде — хвалебному, 
ругательному или беспристрастному. Увидев в одной газете фотографию громадной 
электростанции, которую Каупервуд строил в Лондоне, она пришла в такой восторг, 
что почти забыла о всех прегрешениях своего неверного супруга. А когда он 
подвергся яростным нападкам в другой газете, Эйлин не могла не оскорбиться, 
хотя и сама только что собиралась напасть на него.

Эйлин просмотрела великое множество самых разнообразных высказываний и 
поздравлений по поводу возвращения Каупервуда на родину и к ее ярости и досаде 
стало уже примешиваться восхищение. В таком настроении застал ее Каупервуд. Он 
преспокойно вошел в гостиную, где Эйлин лежала в шезлонге среди вороха 
разбросанных на полу, очевидно только что прочитанных ею газет. При виде его 
Эйлин вскочила, стараясь пробудить в себе столь тщательно взлелеянный гнев; 
Каупервуд быстро пересек комнату и остановился перед ней.

— Ну-с, я вижу, ты не отстаешь от жизни, дорогая, — заметил он и весело и 
непринужденно улыбнулся. — Газеты недурно встречают меня, правда?

— Ты! — выкрикнула она. — Какая наглость! Знали бы они тебя, как знаю я! Твое 
лицемерие! Твою жестокость!

— Послушай, Эйлин, — продолжал он, стараясь говорить как можно спокойнее. — 
Подумав, ты сама признаешь, что я не сделал тебе ничего плохого. Если ты читала 
хоть одну из этих газет, тебе должно быть известно, что в Лондоне я работал по 
двадцать четыре часа в сутки над своим проектом. А этот Толлифер — да можно ли 
было подыскать тебе лучшего гида по Парижу? Вспомни, в былые времена, всякий 
раз, как мы с тобой попадали в Париж, ты жаловалась и упрекала меня за то, что 
я уделял тебе мало внимания и не ездил с тобой всюду, куда тебе хотелось? Тогда 
у меня попросту не было на это времени. А тут появился Толлифер, который тоже 
собирался в Париж и, как видно, понравился тебе, — вот я и решил, что если он 
поедет туда в одно время с тобой, твое давнишнее желание исполнится: ты сможешь 
посмотреть город безо всяких помех с моей стороны. Только поэтому около тебя и 
появился Толлифер, и ты это знаешь!

— Ложь, ложь, ложь! — бешено крикнула Эйлин. — Всегда ложь! Но на этот раз ты 
меня не обманешь. Нет уж, теперь все узнают, что ты такое и как ты обращаешься 
со мной. Будь уверен, тогда в газетах начнут писать о тебе по-другому.

— Послушай, Эйлин, — прервал ее Каупервуд, — будь благоразумна. Ты же знаешь, я 
никогда тебе не отказывал ни в деньгах, ни в чем другом — у тебя было все, что 
только ты могла пожелать. И ведь я собирался включить тебя в число моих 
душеприказчиков. Возьмем хотя бы этот дом, которым ты, конечно, гордишься. Ты 
ведь знаешь, я думал достроить его и сделать еще красивее. Недавно мне пришла в 
голову мысль приобрести соседний дом, чтобы расширить твой зимний сад и 
устроить еще одну галерею для картин и скульптур. Я собирался оставить все это 
тебе в полную твою собственность.

Однако он и тут не изменил своей скрытности и не прибавил, что уже купил этот 
дом, когда был в Лондоне.

— Давай вызовем Пайна, — продолжал он. — Пусть представит нам несколько 
проектов.

— Д-да, это было бы интересно, — задумчиво сказала Эйлин.

Но Каупервуд не терял времени зря.

— А эта твоя идея жить порознь — право, Эйлин, это смешно! Прежде всего, мы 
слишком давно женаты, и хотя у нас не все шло гладко, как видишь, мы 
по-прежнему вместе. Своей личной жизни у меня нет никакой — одни дела, на них 
уходят все мои силы. И не забудь, я уже не молод. Если ты хочешь снова стать 
мне другом, — дай только сбросить с плеч заботы о лондонской подземке — и, 
право, я с удовольствием вернусь в Нью-Йорк и поселюсь здесь с тобой.

— Ты хочешь сказать, со мной и еще с полудюжиной других? — ядовито заметила 
Эйлин.