улица не знала такого дерзкого, предприимчивого, смелого в деловых замыслах и в 
то же время осторожного финансиста. Но разве чрезмерная дерзость и самомнение 
не могут прогневить Немезиду? Она, как и смерть, охотно избирает блестящую 
мишень. Разумеется, Каупервуду не следовало соблазнять дочь Батлера. И уж, 
конечно, он не должен был так бесцеремонно брать этот чек, особенно после ссоры 
и разрыва со Стинером. Слишком уж он напорист! И весьма сомнительно, чтобы при 
таком прошлом ему удалось снова занять здесь прежнее положение! Банкиры и 
предприниматели, ближе всех стоявшие к нему, смотрели на это довольно 
скептически.

Что же касается Каупервуда, то его девиз «Мои желания — прежде всего», а также 
его любовь к красоте и к женщинам оставались неизменными, и в этом отношении он 
был по-прежнему безудержен и легкомыслен. Даже сейчас прелесть и очарование 
такой девушки, как Эйлин Батлер, значили для него больше, чем 
доброжелательность пятидесяти миллионов человек, если, конечно, он мог обойтись 
без этой доброжелательности. До чикагского пожара и паники его звезда всходила 
так быстро, что в чаду удач и успехов он не имел времени задуматься над 
отношением общества к его поступкам. Молодость и радость бытия кипели в его 
крови. Он был свеж и полон жизненных сил, как только что зазеленевшая трава. 
Жизнь казалась ему приятной, словно прохладный весенний вечер, и никакие 
сомнения не смущали его. После краха, когда рассудок как будто должен был 
подсказать ему необходимость хоть на время отказаться от Эйлин, он и не подумал 
этого сделать. Она олицетворяла для него прекрасные дни его недавнего прошлого. 
Она была звеном между этим прошлым и грезившимся ему победоносным будущим.

Правда, теперь Каупервуда очень тревожила мысль, что если его посадят в тюрьму 
или официально признают банкротом, то он лишится места на фондовой бирже, и 
тогда в Филадельфии для него на время или даже навсегда будет закрыта широкая 
дорога к благосостоянию. В настоящее время на это место на бирже наложили арест 
как на часть его актива, и тем самым была приостановлена его биржевая 
деятельность. Эдвард и Джозеф, едва ли не единственные посредники, которых он 
еще сохранил, исподволь и по мелочам продолжали действовать за него на бирже; 
другие биржевики, естественно, видели в братьях Каупервуда его агентов, и если 
бы они стали распространять слух, будто действуют самостоятельно, это только 
заставило бы Третью улицу заподозрить, что Каупервуд замыслил какой-то хитрый 
маневр, едва ли выгодный его кредиторам и, уж во всяком случае, противозаконный.
 Но так или иначе, а на бирже ему необходимо остаться если не явно, то тайно, и 
его быстрый, изобретательный ум тотчас же нашел выход: надо за известную мзду 
подыскать себе фиктивного компаньона из людей, уже зарекомендовавших себя на 
бирже, который фактически будет подставным лицом, пешкой в его руках.

После недолгих размышлений выбор Каупервуда остановился на человеке, имевшем 
очень скромное дело, но честном и к нему расположенном. Это был некий Стивен 
Уингейт, мелкий маклер, владелец небольшой конторы на Третьей улице. Сорока 
пяти лет от роду, среднего роста, плотный, с довольно располагающей внешностью, 
неглупый и трудолюбивый, он не отличался ни энергией, ни предприимчивостью. Для 
того чтобы сделать карьеру, если для него вообще могла идти речь о карьере, ему 
безусловно нужен был такой компаньон, как Каупервуд. Уингейт имел место на 
фондовой бирже, пользовался хорошей репутацией, его уважали, но до процветания 
ему было далеко. В былые времена он не раз обращался за помощью к Каупервуду, 
который любезно ссужал его мелкими суммами под невысокие проценты, давал ему 
дельные советы и прочее, причем делал это охотно, ибо был расположен к Уингейту 
и даже жалел его. Теперь Уингейт медленно плыл по течению навстречу не слишком 
обеспеченной старости и, конечно, должен был оказаться сговорчивым. В настоящее 
время никому и в голову не пришло бы заподозрить в нем агента Каупервуда, а, с 
другой стороны, Каупервуд мог быть вполне уверен, что Уингейт будет выполнять 
его указания с педантической точностью. Каупервуд пригласил его к себе и имел с 
ним продолжительную беседу. Он откровенно обрисовал положение, сказал, в чем он 
может быть полезен Уингейту как компаньон, на какую долю рассчитывает в делах 
его конторы, и Уингейт охотно на все это согласился.

— Я рад буду действовать по вашим указаниям, мистер Каупервуд, — заверил его 
маклер. — Я знаю: что бы ни случилось, вы меня не оставите, а во всем мире нет 
человека, с которым я работал бы охотнее или к кому относился бы с большим 
уважением, чем к вам. Эта буря пронесется, и вы снова будете на коне. Во всяком 
случае, можно попробовать. Если дело у нас не пойдет на лад, вы поступите так, 
как сочтете нужным.

На таких условиях было заключено это соглашение, и Каупервуд начал понемножку 
заниматься делами, прикрываясь именем Уингейта.



48

Ко времени, когда верховный суд штата Пенсильвания рассмотрел наконец 
ходатайство Каупервуда об отмене приговора, вынесенного первой инстанцией, и 
пересмотре дела, слухи о связи Каупервуда с Эйлин успели широко 
распространиться. Как мы уже знаем, это обстоятельство дискредитировало его и 
продолжало наносить ему вред. Оно как бы подтверждало то впечатление, которое с