амортизационном фонде сертификаты, якобы приобретенные для указанного фонда, 
вошел в канцелярию мистера Стинера, заявил его секретарю, что приобрел на 
шестьдесят тысяч долларов сертификатов городского займа, попросил выписать ему 
чек, затем спокойно положил его в карман и ушел, даже не подумав о том, как он 
будет возмещать городу эту сумму, а двадцать четыре часа спустя обанкротился, 
задолжав городу, кроме вышеуказанной суммы, еще пятьсот тысяч долларов, взятых 
им ранее в казначействе? Каковы факты, которыми мы располагаем в этом деле? Что 
говорили выступавшие здесь свидетели? Что показали Джордж Стинер, Альберт 
Стайерс, председатель правления Джирардского национального банка Дэвисон и сам 
мистер Каупервуд? Какая картина складывается при сопоставлении всех 
подробностей этого дела? Господа присяжные заседатели, вам предстоит разрешить 
весьма своеобразную проблему!

Он умолк, обвел взором присяжных, поправил манжеты, и все это с видом человека, 
который напал, наконец, на след ловкого, неуловимого преступника, сумевшего 
втереться в доверие почтенных граждан города и обвести вокруг пальца не менее 
почтенную коллегию присяжных.

Затем он продолжал:

— Итак, джентльмены, каковы же эти факты? Вы сами слышали, как происходило дело.
 Вы здравомыслящие люди. Мне нечего вам объяснять. Перед вами два человека: 
один — избранный городом Филадельфией на пост городского казначея, поклявшийся 
охранять интересы своего города и наивыгоднейшим для него образом вести 
финансовые дела, другой — маклер, к которому ввиду неустойчивой финансовой 
конъюнктуры обратились с просьбой помочь разрешить трудную — этого я не 
оспариваю — финансовую проблему. Они заключают друг с другом негласное 
финансовое соглашение, следствием которого является ряд противозаконных сделок, 
и вот один из этих двух, более коварный, умный и лучше осведомленный обо всех 
ходах и выходах Третьей улицы, увлекает за собой другого по опасной дорожке 
выгодных капиталовложений и приводит его наконец — пусть даже неумышленно — к 
бездне банкротства, общественного позора, разоблачений и так далее. Тогда тот, 
кто легче уязвим, иными словами, тот, чье положение ответственнее, то есть 
казначей города Филадельфии, уже не может или, скажем, не решается идти дальше 
за своим доверенным. И вот перед нами возникает та картина, которую обрисовал в 
своих показаниях мистер Стинер: матерый, алчный и беспощадный финансовый волк, 
оскалив хищную пасть, хватает трепещущего, наивного, ничего не смыслящего в 
этих аферах ягненка и рычит: «Если ты не дашь этих денег, то есть трехсот тысяч 
долларов, нужных мне позарез, ты станешь арестантом, твоих детей вышвырнут на 
улицу, твоя жена и вся твоя семья будут снова ввергнуты в нищету, и никто для 
тебя даже пальцем не шевельнет!» Вот что, по словам мистера Стинера, сказал ему 
мистер Каупервуд. Я со своей стороны нисколько не сомневаюсь, что так оно и 
было. Мистер Стеджер в чрезвычайно изысканных выражениях, поскольку дело 
касается его клиента, рисует мистера Каупервуда благородным, добрым и 
предупредительным человеком, маклером-джентльменом, которого чуть ли не 
принудили взять ссуду в пятьсот тысяч долларов из двух с половиной процентов, 
тогда как по онкольным ссудам на Третьей улице деньги приносят от десяти до 
пятнадцати процентов, а то и больше. Но вот этому я уже не верю. Мне кажется 
странным, чтобы такой милый, любезный, доброжелательный человек, занимающий 
скромное положение платного агента и, естественно, старающийся угодить своему 
нанимателю, мог прийти к мистеру Стинеру за три дня до этой истории с 
шестидесятитысячным чеком и заявить ему — мистер Стинер показал это сегодня под 
присягой: «Если вы немедленно, сегодня же, не дадите мне еще триста тысяч 
долларов из городских средств, я стану банкротом, а вы арестантом. Вам не 
миновать тюрьмы». Вдумайтесь в его слова! «Я стану банкротом, а вы арестантом. 
Меня никто не тронет, а вас арестуют. Я всего только агент». Не знаю, похоже ли 
это на слова милого, мягкого, ни в чем не повинного, благовоспитанного агента и 
наемного маклера, или же на слова наглого, высокомерного и жестокого хищника, 
человека, привыкшего распоряжаться, приказывать и любой ценой побеждать?

Господа присяжные, я не намереваюсь защищать здесь Джорджа Стинера. По-моему, 
он виновен не меньше, если не больше, чем его самоуверенный сообщник, этот 
пронырливый финансист, явившийся как волк в овечьей шкуре к городскому казначею,
 чтобы толкнуть его на неправедный путь личного обогащения. Но когда при мне 
мистера Каупервуда называют, как это было сделано сейчас, милым, любезным, 
простодушным исполнителем чужих поручений, я содрогаюсь! Господа присяжные, для 
того чтобы составить себе обо всем правильное представление, надо вспомнить, 
что лет десять — двенадцать назад, когда мистер Джордж Стинер был бедным 
человеком и новичком в политическом мире, к нему явился этот ловкий, лукавый 
биржевик и научил его извлекать выгоду из городских средств. В то время никто 
не знал Джорджа Стинера, как, впрочем, и Фрэнка Каупервуда, когда тот впервые 
встретился с вновь избранным городским казначеем. О, как ясно вижу я этого 
человека — эту хитрую лису! — вот он явился к Стинеру, изящный, молодой, свежий,
 прекрасно одетый, и сказал: «Доверьтесь мне! Разрешите мне орудовать городским 
займом, отдайте в мои руки городские деньги из двух процентов годовых или еще 
того меньше!» Разве трудно вам представить себе эту картину? Разве вы не видите 
его в этой роли?

Джордж Стинер был беден, да, пожалуй, даже очень беден, когда он впервые 
вступил на пост городского казначея. У него не было ничего, кроме жалкого