— Другие! — воскликнула Эйлин, и голос ее зазвучал презрительно и негодующе. — 
Теперь для меня не существует других. Мне нужен только ты, Фрэнк! Если ты 
когда-нибудь меня бросишь, я покончу с собой. Вот увидишь!

— Не говори так. Эйлин! — рассердился Каупервуд. — Не хочу слушать глупости. 
Ничего ты с собой не сделаешь. Я тебя люблю, и ты знаешь, что я тебя не брошу. 
Но если бы ты теперь бросила меня, тебе было бы лучше.

— О, какой вздор! — воскликнула она. — Бросить тебя! И я, по-твоему, на это 
способна? Но если ты меня бросишь, помни, что я тебе сказала! Клянусь, я так и 
сделаю.

— Ну, полно, полно! Замолчи!

— Клянусь тебе! Клянусь моей любовью! Клянусь твоим благополучием и моим 
собственным счастьем! Я наложу на себя руки. Мне нужен только ты!

Каупервуд встал. Страсть, которую он разбудил в ней, теперь пугала его. Эта 
страсть была опасна и неизвестно куда могла завести их обоих.

Был пасмурный ноябрьский день, когда Олдерсон, извещенный дежурным сыщиком о 
приходе Эйлин и Каупервуда в дом на Шестой улице, появился в конторе Батлера и 
предложил ему немедленно ехать с ним. Но даже теперь Батлер с трудом верил, что 
найдет свою дочь в таком месте. Какой позор! Какой ужас! Что он скажет ей? И 
хватит ли у него сил ее упрекать? Как ему быть с Каупервудом? Его большие руки 
тряслись при мысли о том, что ему предстояло. За несколько домов до места 
назначения показался другой сыщик, дежуривший на противоположной стороне улицы. 
Батлер и Олдерсон вышли из пролетки и вместе с ним направились к подъезду. Было 
уже около половины пятого. В одной из комнат дома, к которому они подошли, в 
это время сидел Каупервуд без сюртука и жилета и слушал сетования Эйлин.

Комната, где они встречались, была очень типична для царившего в те времена 
мещанского представления о роскоши. Большинство «роскошных» гарнитуров мебели, 
выпускавшихся на рынок тогдашними мебельными фабрикантами, представляли собой 
имитацию стиля одного из Людовиков. Портьеры, как правило, были тяжеловесные, 
расшитые серебром или золотом и чаще всего красные. Ковры отличались яркостью 
узора и густым бархатистым ворсом. Мебель, из какого бы дерева ее ни делали, 
поражала своей тяжеловесностью, громоздкостью и обилием украшений. В упомянутой 
нами комнате стояла тяжелая ореховая кровать, гардероб, комод и туалетный 
столик из того же дерева. Над столиком висело большое прямоугольное зеркало в 
золоченой раме. На стенах, в таких же золоченых рамах, красовалось несколько 
безвкусных пейзажей и изображений нагих женщин. Золоченые стулья были обиты 
парчой, расшитой пестрыми цветами и приколоченной блестящими медными гвоздиками.
 На толстом, розоватом брюссельском ковре были вытканы большие голубые корзины 
с цветами. В общем, комната производила впечатление светлой, пышно обставленной 
и немного душной.

— Знаешь, мне иногда становится страшно, — говорила Эйлин. — Ведь вполне 
возможно, что отец следит за нами. Я уже не раз спрашивала себя, что делать, 
если он застигнет нас здесь. Тут уж никакая ложь не поможет.

— Да, конечно, — согласился Каупервуд.

Он, как всегда, находился во власти ее очарования. У нее были такие прелестные, 
нежные руки, такая стройная и белая шея; рыжевато-золотистые волосы ярким 
ореолом окружали голову, большие глаза сверкали. Она вся была исполнена 
цветущей, женственной прелести — увлекающаяся, неуравновешенная, романтическая 
и… восхитительная.

— Чему быть, того не миновать, — проговорил Фрэнк. — И все-таки я уж сам думал, 
не лучше ли нам на время воздержаться от встреч. Собственно, это письмо должно 
было научить нас уму-разуму.

Он обнял Эйлин, которая стояла у туалета, приводя в порядок волосы, и поцеловал 
ее прелестные губы.

— Кокетка ты у меня, Эйлин, но милей тебя нет никого на свете, — шепнул он ей 
на ухо.


В это самое время Батлер и второй сыщик притаились в стороне от входной двери, 
а Олдерсон, принявший на себя руководство операцией, дернул звонок. Дверь 
открыла чернокожая служанка.

— Что, миссис Дэвис дома? — любезным тоном осведомился Олдерсон, называя 
фамилию хозяйки. — Я хотел бы ее повидать.

— Войдите, пожалуйста, — отвечала ничего не подозревавшая служанка, указывая на 
дверь приемной справа от входа.