тропе к хижине… там ружья!
Хачита возвышался над ним, и Маккенна с разворота ударил его казавшимся легче 
птичьего пера брусом так, чтобы пресечь путь сверкающему лезвию томагавка. Ему 
удалось. Трухлявый кол влетел апачу под руки и врезался в нос, буквально 
взорвавшись пыльным облаком. Волокнистые частицы, труха и более твердые осколки 
въехали апачу по глазам с такой силой, что ему показалось, будто он на полном 
скаку получил по роговицам оттянутой веткой. Хачита хрюкнул, втянул в себя 
воздух, но не отказался от намерения достать шотландца средним свингом. 
Смертельное оружие чуть задело шею Маккенны: он дернулся в сторону, а апач в 
это время отступил на шаг, потряс головой и протер глаза, словно ошеломленный и 
возмущенный гризли, пытающийся стряхнуть с себя наглого невидимого, но очень 
крепко жалящего шмеля. В то же самое мгновение Глен нагнулся, схватил полные 
пригоршни каменной пыли и прыгнул в кольцо рук Хачиты, чтобы довершить 
ослепление индейской бестии. Почувствовав, что его противник приближается, апач 
развернулся, чтобы встать к нему лицом. Затуманенное зрение позволило увидеть 
смазанную фигуру летящего к нему белого. Он снова сделал широкий замах, но цель,
 искаженная чужеродными предметами и сочащейся из глаз влагой, вновь оказалась 
под свистнувшим лезвием. На сей раз, правда, основание рукоятки и мясистая 
ладонь ударили Маккенну в плечо так, что тому показалось, что с него живьем 
сдирают кожу. Удар получился, что надо, как от ружейной пули, и рыжий старатель 
подумал, что ключица и так давшая трещину после пелоновского удара на 
«Нежданном Привале», теперь наверняка сломана. Но инерционное ускорение 
поколебало равновесие Хачиты, выбросив его слишком далеко вперед, поэтому ему 
инстинктивно пришлось вытянуть левую руку, чтобы опереться о землю. В тот 
момент, когда индеец словно завис над землей, Маккенна кинулся к нему и с силой 
матадора, пронзающего бандерильей спину быка, вбил ему в глаза пыль и каменное 
крошево, проскочив под смертоносными «рогами».
Все прошло великолепно. Ладони ударились в огромное лицо великана, втирая в 
глаза мельчайший гравий. В тот же самый момент Маккенна подскочил вверх и 
перекатился по спине потерявшего равновесие апача — ему снова удалось уйти.
За ту секунду, которая понадобилась шотландцу, чтобы вскочить на ноги, он успел 
посмотреть в сторону Фрэнчи и с ужасом увидел, что она не двинулась с места и 
все так же скрючившись, сидит возле развалившейся лестницы.
— Ради всего святого — беги!.. — умоляюще крикнул он, оборвав себя на полуслове.
 Звук голоса заставил ослепленного Хачиту крутануться на месте и повернуться в 
ту сторону, откуда он послышался. Апач двинулся на старателя еще до того, как 
тот успел оборвать последнее слово. В тот момент, когда Маккенна делал 
отчаянный бросок в сторону, он уже понимал, что даже слепой Хачита даст любому 
зрячему сто очков форы. От такого не скроешься. Слух у индейца был ничуть не 
хуже, чем у подкрадывающегося к добыче кугуара. Засекая шорохи шотландца на 
голом камне, он без особых усилий преследовал его. Старатель же сосредоточил 
внимание на пылающем огнем томагавке.
Томагавк! Вот, что сейчас было самым важным. Единственно важным. Он должен 
отнять томагавк! Глаза индейца выведены из строя, но слух преследователя не 
подведет, поэтому единственным шансом на спасение остался топорик.
Но как его отнять? Как? С каждым уводящим в сторону движением лезвие топора 
свистело все ближе и ближе к старателю. Вот прошло в нескольких дюймах от лица, 
вот — около ноги, а трижды задело — грудь, бедро и правый бок — отсекая 
тоненькие кусочки кожи и мяса: боль была минимальной, зато кровь хлестала вовсю.
 А с оттоком крови уходила и сила. Это Маккенна почувствовал быстро.
Звук. Индеец ищет его по звуку. Хорошо, тогда дадим ему неверную наводку. Два — 
или три — звука одновременно. Если повезет, если колебания чуть продлятся, 
индейца можно будет подвести к последнему шагу — эль пасо муэрто — шагу в 
смерть.
Маккенна рванул рубаху, с трудом уворачиваясь от последовавшего в тот же миг 
удара топором. Следующий шаг — ремень. Затем в разорванную и содранную с тела 
рубаху Маккенна сунул старую фетровую шляпу, в которую зачерпнул камней. Этот 
сильно перетянутый ремнем с тяжелой пряжкой тюк, стал приманкой, своего рода 
манком. Маккенна еще не сдался. Он готовился продолжать борьбу. Да и вовремя: 
от острого, как бритва лезвия топора его больше ничто не отделяло.
Чтобы Хачита кинулся в нужную сторону, Маккенна сильно шаркнул ногой вправо, а 
сам в то же время сделал три легких шажка влево, перекинув узел с одеждой 
индейцу через голову. Тот рванулся было вправо, но, услышав шаги влево, резко 
повернулся и совсем прилип к месту, когда узел с одеждой впилился в скалу за 
его спиной. В те выдавшиеся Глену Маккенне полсекунды он поднырнул под широко 
расставленные руки противника и с размаха врезал подкованным сапогом между 
расставленных в полуприседе ног. Хачита заорал — единственная вокальная партия, 
которую он позволил себе за всю битву — и извиваясь, свернулся калачиком, не в 
силах превозмочь невероятную боль от размазанных в кашу гениталий, Маккенна 
выиграл время.
Все это время старатель не отрывал глаз от правой руки с зажатым в ней 
томагавком. Сейчас она обхватила колени бедняги, но топорика так и не выпускала.
 Когда Хачита скорчился, Маккенна тщательно вымерил расстояние и изо всей силы 
наподдал носком сапога по руке с топором. Пальцы разжались и выпустили оружие: 
Маккенна инстинктивно отпихнул томагавк в сторону. Он сделал это не думая, 
мгновенно. Ему просто хотелось выбить топор из руки Хачиты, а затем, 
воспользовавшись преимуществом, подобрать его и прикончить поверженного воина. 
Но он не мог представить, насколько живуч и энергичен безмозглый апач. Даже, 
когда оружие выскользнуло из его истерзанной правой руки, в то же время левая 
стремительно вылетела в направлении раздавшихся звуков и схватила белого за