тур не замечал пути.  Как  видно,  ой  ехал
много быстрее, чем ему казалось. Но если перед ним  действительно  остатки
корраля, тогда отсюда должны  быть  видны  стены  _асьенды_.  Он  направил
взгляд к предгорьям, но увидел все ту же унылую равнину. Между  пропастью,
возле которой он стоял, и ближними отрогами горного хребта не  возвышалось
решительно ничего: ни крыши, ни стены, ни развалины.
   Он похолодел от ужаса, повод выскользнул у  него  из  разом  ослабевших
рук. О господи! Так вот что хотела сказать ему донна Мария! Или после того
случилась еще одна, новая катастрофа? Он огляделся по  сторонам.  Или  эта
гигантская, бескрайняя, бездорожная равнина за века  соседства  с  сияющим
океаном  сама  уподобилась  водной  стихии?  Стоя   сейчас   над   коварно
раскрывшейся у самых его ног пропастью, Артур Пуанзет прочитал в  ее  зеве
страшную судьбу ранчо. Поколебленная в недрах своих, эта недвижная равнина
поглотила, втянула в себя и ранчо, и его несчастных обитателей!
   Первой мыслью Артура было мчаться стремглав к  месту  катастрофы:  быть
может, ему еще удастся кого-нибудь спасти! Но пропасть перед ним  отрезала
ему путь; казалось, она тянется до самого океана. Он подумал и о том,  что
со времени телеграммы донны Марии пошли вторые  сутки;  спасать  уже  было
некого. Ничего не зная, никого ни о чем  не  спросив,  поддавшись  слепому
порыву, он примчался сюда, и вот он не в силах  даже  добраться  до  места
катастрофы. Почему не поспешил он сразу в миссию, почему не  посоветовался
с отцом Фелипе, почему не узнал сперва подробно обо всем,  что  произошло?
Испустив громкое проклятие (что весьма редко приключалось с  этим  отлично
владевшим собою молодым человеком), Артур повернул коня и,  яростно  шпоря
его, помчался к миссии.
   Равнина погружалась в сумерки.  Не  успело  солнце  зайти,  как  туман,
воровски затаившийся на взморье, неслышными шагами выбрался на  сверкающий
прибрежный песок, а потом, притушив его  блеск,  повел  широкое  неспешное
наступление на равнину. Он полностью поглотил  Сосновый  мыс,  сперва  еще
дававший знать о себе огнями маяка, но потом слившийся с серым  океаном  и
вверху и внизу; он подобрался  к  скачущему  всаднику  и,  как  показалось
Артуру, разом выхватил и его, и коня из  окружающего  мира;  даже  дальние
очертания гор исчезли вдруг бесследно, словно стертые губкой с  гигантской
синевато-серой  грифельной  доски.  Издалека   доносились   глухие   удары
колокола, звонившего в помощь заблудившимся путникам и  терпящим  бедствие
судам, но туман поглощал и эти звуки. Даже частый  перестук  копыт  своего
коня Артур улавливал с трудом.  Его  сознанием  завладела  мысль,  что  он
скачет во сне; и рассудок все меньше противился этой иллюзии.
   Когда он въехал, или, как показалось ему,  вплыл  на  волнах  тумана  в
окрестные поля, а потом и в улочки миссии,  то  воспринял  окружающее  как
логическое продолжение своего  Сна.  По  узкой  улице,  скудно  освещенной
редкими, увенчанными туманным ореолом  фонарями  и  оттого  кажущейся  еще
более жуткой и призрачной, он выбрался на _пласа_, к церкви. Даже в густых
серых сумерках  можно  было  различить,  что  одна  из  башен  рухнула,  а
восточный придел церкви и трапезная стоят в развалинах. Его  нисколько  не
поразило, что при этом  церковь  сияла  огнями  и  была  полна  молящихся;
странный сон, как видно, продолжался. Все еще во власти наваждения,  Артур
спешился, отвел коня под навес, поблизости от уцелевшей башни, и  вошел  в
храм. Главный неф церкви остался невредим; диковинная живопись по-прежнему
украшала стены; восковые фигуры пресвятой девы и священномучеников, желтых
и исхудалых, выглядывали из своих ниш; на  главном  престоле  отец  Фелипе
вершил литургию. Уже входя в храм, Артур услышал, как хор запел моление об
усопших; алтарь был затянут черным; по  первым  же  словам  священника  он
понял, что идет  заупокойная  месса.  Лихорадочное  нетерпение,  владевшее
Артуром весь этот последний час, волнение, от  которого  у  него  румянцем
горели щеки, вдруг покинуло его. Он опустился на скамью рядом с кем-то  из
молящихся и закрыл лицо руками. Послышались негромкие аккорды смолкнувшего
было органа; за ними непривычно звучащие голоса хора;  запах  ладана  стал
сильнее; монотонное чтение священника навевало покой. Артуру казалось, что
он погружается в забытье.  Минут  через  десять,  вздрогнув,  он  очнулся,
словно пробуждаясь от тяжкого сна; он услышал взывавший к нему голос  отца
Фелипе; рука священника ласково коснулась его плеча. Молящихся в храме уже
не было, огни были потушены, только  в  алтаре  пылали  две-три  свечи.  В
первое мгновение Артур не мог понять, где он и что с ним происходит.
   - Я знал, что ты приедешь, сын мой, - сказал отец Фелипе, -  а  где  же
она? Ты не привел ее с собой?
   - Кто она? - спросил Артур, стараясь собраться с мыслями.
   - Кто она?! Да будет над нами милость божья, дон  Артуро!  Та,  которая
призвала тебя сюда, донна Мария. Или ты не получил ее послания?
   Артур ответил, что только что приехал и сразу же поспешил в церковь. Он
не решился сказать священнику, что сперва сделал попытку проехать в  Ранчо
Пресвятой Троицы; не признался он и в том, что за эти два часа ни разу  не
вспомнил о донне Марии.
   - Вы служили зауп