ум  людских  работ
стихали вдали, солнце шло к закату; сумерки здесь совсем  короткие;  скоро
они смогут, не страшась погони, покинуть  убежище.  Пробираясь  обратно  в
штольню, Гэбриель вдруг обнаружил не примеченное им  ранее  отверстие  над
головой;   оттуда   просачивался   сейчас   слабый   свет.   Приглядевшись
повнимательней,  Гэбриель  установил,  что  отверстие  ведет  в   какую-то
совершенно неизвестную ему выработку, проходящую прямо  над  их  штольней;
соединение обеих штолен произошло,  как  видно,  в  результате  подземного
толчка. Гэбриель знал здешние места как свои пять  пальцев  и  был  немало
удивлен;  у  него  и  мысли  не  было,  что  здесь  еще   кто-нибудь   мог
старательствовать; между  тем,  по  всем  данным,  таинственная  выработка
предшествовала самым ранним поискам драгоценного металла в Гнилой  Лощине.
Все еще изумленно озирая отверстие, Гэбриель вдруг почувствовал под  ногой
какой-то металлический предмет. Он нагнулся  и  поднял  наглухо  запаянную
жестяную коробочку размером не более банки из-под сардин,  с  надписью  на
крышке; что там было написано, Гэбриель не мог разобрать из-за темноты. Он
направился назад, к устью штольни, где было посветлее, рискнул даже  выйти
наружу, но при всем старании не сумел ничего прочитать. С помощью  острого
камня он вскрыл коробку; к вящему  его  разочарованию,  там  не  оказалось
ничего, кроме сложенных бумаг и записной книжки. Сунув  находку  в  карман
куртки, Гэбриель возвратился в штольню. Вся его прогулка  продолжалась  не
более пяти минут; однако, когда он подошел к месту, где оставил Джека, там
никого не было.



9. ИЗ КАНАВЫ ПОДНИМАЕТСЯ ГЕКТОР

   С минуту Гэбриель стоял недвижно, собираясь с мыслями; потом  медленным
шагом, тщательно оглядывая все углы, двинулся в глубь штольни. Пройдя  так
футов сто, он, к великому своему облегчению, обнаружил Гемлина; Джек сидел
в боковом забое, прислонясь  к  стене.  Он  был  лихорадочно  возбужден  и
заявил, что все это время  просидел  на  старом  месте,  где  его  оставил
Гэбриель; тот не возразил ни слова,  считая,  что  раненый  опять  бредит.
Когда Гэбриель сказал, что настало время  двигаться,  Джек  с  готовностью
согласился, подчеркнув при этом, что  его  переговоры  с  убийцей  Виктора
Рамиреса закончены и он  может  теперь  с  легким  сердцем  перебраться  в
сумасшедший дом. Гэбриель, не медля ни минуты,  поднял  Джека  на  руки  и
вытащил его из штольни. На свежем воздухе оба  почувствовали  себя  лучше.
Джек мирно покоился в могучих объятиях Гэбриеля и даже на  время  перестал
жаловаться, что с ним обращаются, как с малым ребенком. А Гэбриель шел  да
шел вперед уверенным размашистым шагом  горца;  перебрался  через  канаву;
одолел крутой подъем и вступил наконец под сень гигантских сосен Ручьевого
холма. Здесь до самого рассвета беглецы могли считать себя в безопасности.
   Набрав сосновых веток и благоухающей  хвои,  Гэбриель  соорудил  мягкое
ложе для раненого,  но,  как  он  и  предвидел,  лихорадка  Джека  к  ночи
усилилась. Дыхание у него  стало  неровным;  он  принялся  что-то  быстро,
сбивчиво рассказывать про  Олли,  про  Рамиреса,  про  красавицу,  портрет
которой висел у него на шее, про Гэбриеля и  вдобавок  еще  про  какого-то
никому не ведомого  человека,  существовавшего,  как  видно,  лишь  в  его
воспаленном воображении - Джек считал его своим доверенным лицом. Раз  или
два он принимался громко кричать, а потом, к величайшему  ужасу  Гэбриеля,
пустился петь. Гэбриель не сумел вовремя прикрыть ему рот  рукой,  и  Джек
исполнил начальную строфу из  популярной  местной  баллады.  Стремительный
горный поток, бурля и клокоча, словно аккомпанировал ему;  раскачивающиеся
на ветру сосны потрескивали и скрипели в  унисон;  долготерпеливые  звезды
над головой взирали безмолвно и сочувственно. Вдруг в лощине, внизу, - или
то почудилось Гэбриелю? - словно эхом отозвался подхвативший песню  голос.
Гэбриель застыл от тревоги и от восторга одновременно. Уж не бредит ли  он
тоже? Или то в самом деле голосок Олли? Раненый рядом с  ним  не  замедлил
исполнить  вторую  строфу  баллады;  голос  снизу  с  живостью  отозвался.
Сомнений больше не было. Гэбриель поспешно сгреб  в  кучу  сухие  ветки  и
шишки и зажег их. Пламя взвилось кверху; в зарослях кустарника  послышался
треск, показались две фигуры; еще через минуту, раньше,  чем  медлительный
Гэбриель успел опомниться, задыхающаяся от бега Олли бросилась  к  нему  в
объятия, а верный Пит, еле сдерживая рыдания, упал на колени возле  своего
израненного, бесчувственного господина.
   Олли первой обрела дар речи. Как всякая женщина  в  подобной  ситуации,
она  прежде  всего  постаралась   установить,   что   не   несет   никакой
ответственности за все, что случилось, и потребовала выдачи виновников.
   - Почему ты не сообщил нам, где вы находитесь?  -  спросила  она  самым
капризным тоном. - И что вы делаете здесь, в темноте, в лесу? Как  ты  мог
бросить меня одну в Уингдэме? Почему ты  не  позаботился  разжечь  костер,
пока я не запела?
   А Гэбриель, как и всякий мужчина в подобной ситуации, даже и не подумал
отвечать на ее вопросы, а только повторял, сжимая ее в объятиях:
   - Ах ты, моя малютка, пришла наконец к братцу  Гэйбу,  благослови  тебя
господь!
   Ну, а